Биография

Тяжелый, но четкий и ясный, медленно нарастающий ритм арабского бубна, странные, непривычные для европейского уха гармонии синтезаторов и гитары – так открывается дверь в мир средневековой мистики мусульманского Востока. Эта дверь – альбом Seven Veils (Семь Вуалей) одного из самых талантливых и своеобразных композиторов, работающих на стыке традиционной духовной и современной электронной музыки.

Медленный, завораживающий ритм барабанов становится быстрее, созданные глиссандо-гитарой высокие голосовые подпевки на заднем плане – как легкие и прозрачные облака в знойном небе. Первая композиция носит название Coils (Кольца) и ею открывает Роберт Рич свой весьма неординарный альбом 1998-го года.

Довольно сложно одним словом определить, к какому направлению относится музыка Роберта Рича – это и ambient, и space музыка, и World, и New Age. Она наиболее близка по звучанию музыке таких мастеров, как Al Gromer Khan, Steve Roach, и, пожалуй, David Parsons. Если Вам нравится то, что делают эти музыканты, то музыка Рича – это, несомненно, ваша стихия. Хотя музыка Роберта Рича не так величественна и медитативна, как музыка Дэвида Парсонса, однако вины композитора в этом нет – просто он рисует музыкальные пейзажи несколько иных ландшафтов. Музыка Роберта чуть более земная, его палитра состоит из чувств и эмоций в большей мере, чем музыка мистических откровений Парсонса. Однако, как и у Парсонса, звучание синтезаторов Роберта Рича лишено той дешевой цифровой визгливости, что так свойственна многим исполнителям музыки ньюэйдж более низкого уровня, а тонкости нюансировок и проработке звуковой структуры его произведений могут позавидовать многие и многие композиторы. Рич – настоящий художник, и он не допускает ни малейшей пошлости в сложной ткани своих музыкальных полотен. Он искусно подбирает тембральную окраску клавишных, и они начинают звучать, словно музыка сфер. Такой подход свойственен лишь немногим мастерам, действительно серьезно работающим со звуком – пожалуй, кроме Дэвида Парсонса, Стива Роуча, Джона Серрье и еще нескольких исполнителей назвать кого-то еще будет довольно сложно. Рич – один из этих великих музыкальных медиумов-мистификаторов, позволяющих людям прикоснуться к духу чего-то гораздо более сложного и глубокого, чем просто музыка.

Предрассветные сумерки, зовущая мелодия одинокой флейты, осторожно вплетающей свой тихий мягкий голос в медленный сложный рисунок ажурного орнамента ближневосточных барабанов и перкуссии. Медленный волнующий ритм безладового баса сопровождает это таинственное, мистическое действо. И, вдруг, внезапно, вторя флейте, экстатическая электрогитара начинает ткать призрачную вуаль, подобную медленно поднимающейся мерцающей паутине благовонного дыма в неподвижном воздухе комнаты, освещенной косыми лучами восходящего солнца: Alhambra – так называется вторая композиция альбома. Это название расположенной на самом юге Испании мавританской крепости и дворца мусульманских правителей Гранады – последнего владения арабских халифов в Испании. Тихий голос гитары завораживает – это и не удивительно, ведь он возникает под пальцами одного из лучших арт-гитаристов современности. Его имя – David Torn, и он хорошо известен любителям прогрессивной музыки по работам с такими корифеями джаза и арт-рока, как Mark Isham, Tony Levin и Bill Bruford. Вообще, Роберт Рич довольно серьезно относится к выбору музыкантов, с которыми он записывает свои альбомы – с ним работают только признанные виртуозы, такие, как Стив Роуч – величайший мастер электронного эмбиента, с которым Роберт Рич записал два альбома – Strata и Soma, или Lisa Moskow – великолепный мастер игры на сароде, ученица знаменитого индийского маэстро Али Акбар Хана, совместно с которой был записан альбом Yearning. Альбом Seven Veils был записан в сотрудничестве с такими музыкантами, как виолончелист Hans Christian, известный также по своим работам с группой VAS и Омаром Фарухом Текбилеком, и не менее известный скрипач Forrest Fang, для которого этот альбом стал вторым совместным проектом с Робертом. Их партнерами стали Mark Forry, играющий на балканском кавале – разновидности турецкой флейты и басист Andrew McGowan.

Talisman of Touch (Талисман Наставлений). Пронизанное заунывными, диссонансными голосами духовых инструментов сложное кружево ритма, созданного глубокими и отрывистыми, почти слэповыми звуками баса и перкуссии создает беспокойную, почти гнетущую атмосферу. Вторя духовым, плачет тоскующая скрипка, выводя мелодию, страстную и тревожную. Медленно едущий на белом коне по окруженному багровыми скалами пустынному ущелью, с головой закутанный с во все черное всадник внимательно всматривается во все повороты узкой каменистой дороги, иногда тихо повторяя про себя молитву и прикасаясь к висящему на груди талисману. Роберт Рич родился в Калифорнии 36 лет назад. Вообще-то он был вундеркиндом – в 13 лет, всего год проучившись в Стенфордском Университете, где он изучал психологию и психоакустику в престижном Центре Компьютерных Исследований Музыки и Акустики, он уже конструировал и собирал свои собственные аналоговые синтезаторы. Дома он в равной мере занимался изучением музыки, компьютерного программирования и исследованиями в области сна, а также вовсю импровизировал на родительском пианино. В 1982 году он дает свои первые и весьма необычные концерты - это были многочасовые представления, длившиеся всю ночь, созданные для поддержания гипнотического состояния у спящей аудитории. Эти концерты, впервые исполненные в спальных помещениях Стенфордского Университета и названные Sleep Concerts, а также последующие Trance Concerts, длившиеся весь вечер и воплотившие в себе достижения Роберта в сфере его экспериментов с импровизационной музыкой, полиритмичные и создающие определенную психоактивную окружающую звуковую среду, стали легендарными на побережье бухты Сан-Франциско. Заинтересовавшись творчеством Роберта Рича, я ожидал, что обнаружу в его дискографии еще 5-6 альбомов, но был несказанно удивлен, когда оказалось, что с 1981 года различными фирмами звукозаписи было издано около тридцати (!!!) пластинок Роберта, включая живые концерты и переиздания. Многие из них журнал «Биллборд» по несколько месяцев включал в свои списки лучших альбомов категории Alternative/New Age.

Тяжелый медленный ритм ударных, рикошет четких и сухих хлопков – великий Мастер открывает перед нами древний манускрипт, где ароматные цветы волшебных мелодий сплетаются со стеблями и листьями ритмов, и арабская вязь колокольчиков рассказывает вселенскую вечную историю жизни. Четвертая и, пожалуй, лучшая композиция альбома, его кульминация – Book of Ecstasy (Книга Экстаза). Она состоит из трех частей, которые называются A Silken Thread (Шелковая Нить), The Hungry Moon (Голодная Луна) и Veiled Oasis (Оазис Тайны). Мистические созвучия высокого, плывущего в небе вокала, растворяющегося в дрожащем от зноя воздухе, подчеркивают изысканную каллиграфию, создаваемую синкопирующими ударными и поющими струнами гитары: Низкий, вибрирующий голос виолончели перекликается с дуэтом флейты и скрипки, завершающих эту фантасмагорию звука.

И снова Дэвид Торн – завораживающее звучание его гитары подобно шквалам осеннего ветра, она то нагнетает и удерживает напряжение, то уносит вдаль. Кроме гитары и синтезаторов в этом альбоме Рич использует инструменты мусульманского Востока, флейты, цимбалы, а также ближневосточные барабаны и перкуссию. Влияние восточной, особенно индийской музыки и философии ощущается уже в первых, самых ранних работах Роберта. Первый записанный им альбом (1981) назывался Sunyata, что на санскрите означает «Пустота» – одна из основных категорий в философских системах буддизма и индуизма, а во втором альбоме, Trances (Трансы), записанном в 1983 году и состоящем из двух двадцатипятиминутных композиций, вторая композиция называлась Hayagriva (Хаягрива) – человек-конь, одно из воплощений-аватар Вишну – божества-хранителя пантеона индусской мифологии.

К 1989 году, когда состоялся дебют Роберта на фирме Hearts of Space, у него было около десяти альбомов, изданных разными фирмами звукозаписи: Sunyata (1981); Trances (1983); Drones (1983); Live (1984); Urdu (1985); Inner Landscapes (live-1987); Numena (1987) и Geometry (1988). Фирма Hearts of Space, издающая ambient, космическую, медитативную и world-музыку, стала «родной» для Роберта, и с 1989 года большинство его альбомов издается именно этой компанией. Первым релизом Роберта на Hearts of Space, стал альбом Rainforest (Тропический Лес), записанный совместно с Эндрю МакГованом и Картером Шольцем (Carter Scholz) в 1989 году. За ним последовали Strata (1990) – совместный проект Роберта Рича и Стива Роуча и Gaudi (1991), написанный под впечатлением от посещения знаменитого собора Святого Семейства в Барселоне – для записи этого альбома был приглашен индийский музыкант Pranesh Khan. В 1992 году выходит второй совместный проект Роберта Рича и Стива Роуча, названный Soma в честь жертвенного напитка индоариев. Роберт продолжает свои эксперименты в области strange pop music (странной поп-музыки), начатые еще в 1985 году (альбом Urdu) и в 1993 году записывает пластинку Eye Catching (Приятный для глаз) совместно с группой Amoeba. В 1994 году искусство Роберта как исполнителя и композитора впервые сочетаются с талантом и незаурядным мастерством Лизы Москау, результатом чего становится альбом Propagation (Размножение), в записи которого принимал участие также и Форрест Фэнг. В этом же, 1994 году были переизданы ранние альбомы Роберта – Trances/Drones (два альбома на одном CD) и Geometry.

1995 год ознаменовался выходом великолепного альбома Yearning, почти целиком посвященного традиционной индийской классической музыке. Этот альбом основан на алап – медленной вступительной, медитативной части индийских раг. Помимо определенного времени суток и сезона, каждой раге соответствует также раса – определенное настроение или чувство, с которым исполняется та или иная рага и, которое, в свою очередь вызывается исполнением этой раги. Название альбома отражает одно из этих раса – индийские музыканты описывают его как настроение томления, грусти, разлуки и страстного ожидания, подобное чувству, которое испытывает девушка или молодая женщина, находясь в разлуке со своим возлюбленным, не находя себе места и постоянно думая о нем, не в силах выразить свои чувства. Именно такие раги и легли в основу его музыкальной ткани. Следующими работами Роберта стали короткий Night Sky Replies (Ответы Ночного Неба) и Stalker, записанные в том же 1995 году. Stalker был создан в сотрудничестве с Брайаном Вильямсом (Brian Williams), более известным под своим псевдонимом Lustmord. Он был вдохновлен фантастическим фильмом Андрея Тарковского. За «Сталкером» последовали еще четыре альбома: A Troubled Resting Place (1996), Watchful (with Amoeba; 1997), Fissures (with Alio Die; 1997), и Below Zero (1998), пока, наконец, не увидел свет альбом Seven Veils. В 1999 году вышел CD под названием Liquid Planet, который может быть прочитан только на компьютере. В 2000 году пока выходил только тройной концертный диск Роберта, названный Humidity (Влажность), так что Seven Veils оставался последней студийной работой мастера. Изысканная гармония стройного ритма барабанов, гамелана и волнующего мягкого голоса флейты осторожно поддерживает нежный мелодичный высокий вокал, созданный волшебными глиссандо гитары: Пятая композиция – Ibn Sina (Ибн-Сина) посвящена великому мистику, государственному деятелю, философу и врачу, жившему в десятом веке в среднеазиатских государствах Хорезма и Мавераннахра. Он носил титул «Царя Врачей» и «аш-Шайх ар-Раис» – «Главы Мудрецов».

Альбом Seven Veils полностью посвящен суфизму – мистическому Пути неортодоксального ислама. Суфизм стал тайным учением мусульманских мистиков, рожденным от слияния ислама с эзотерическими философскими доктринами Ирана и Индии, частично завоеванных арабами. Исламские богословы, правда, утверждают, что суфизм появился в Аравии вместе с возникновением ислама, однако вряд ли это так, ведь до двенадцатого века не существовало ни суфийских орденов или общин, ни специфической суфийской практики, философии или развитого эзотерического учения. Все это появилось лишь после частичной ассимиляции арабов с зороастрийским и индуистским населением покоренных земель. Возникший как синкретизм и подвергавшийся вначале неоднократным гонениям, суфизм стал элитарным учением, надрелигиозной надстройкой ислама, используя его как опору, основу и поле для своей деятельности. Истинные суфии никогда не считали себя принадлежащими к какой-либо одной религиозной системе, скорее они считают себя членами всемирного братства мистиков, познавших Истину. Аскетизм и духовная бедность – факр, суровая дисциплина, медитация – моракебе, ежесекундное памятование и молитва – зикр или вирд, специальные духовные упражнения – все это путь, предназначенный для достижения суфием экстаза любви и единения с Богом, для пробуждения и осознания своей истинного места во Вселенной. Мистическое видение суфиев нашло свое отражение в парадоксальных стихотворных строках из поэмы «Гюльшан-и-Раз» суфийского поэта-мистика Шабистари, которые Роберт Рич использует в качестве эпиграфа к альбому Seven Veils:

Ты мог сказать, что все безмолвно,

Хотя и находится в вечном движении:

Вот ты надел одежду, сотканную из материи (тело),

А вот ты сбрасываешь ее – и это лишь мгновение Вечности:

Все взволнованы, хотя вечно пребывают в спокойствии,

И у Знания нет такой части, которая была бы его началом или концом.

Все уже осведомлены о своей собственной Сущности

И идут своим Путем ко Двору Божественного:

Того, чей взгляд скрыт за вуалью каждого атома во Вселенной –

То, что за ней - это восхитительная красота лица Божественного Возлюбленного.

Истинной целью суфия является фана (буквально уход, смерть) – устранение всего эгоистично-личностного и обретение истинной сущности через духовное растворение в Боге.

Dissolve (Растворение). Пятиминутное соло на балканском кавале. Медленный и тяжелый, как шаги огромного неведомого существа, падающий ритм барабанов. Загадочное, немного грустное и тревожное пение арабской флейты оттеняется легкими щипками струн электрогитары. Призрачный, легкий, как шелк шепот флейты уводит в заоблачный мир Небытия, мир абсолютного молчания и покоя. Для достижения экстаза суфии используют различные средства, в том числе музыку и танцы – особенно так называемое «суфийское вращение» или «кружение дервишей». Для этого упражнения суфии разработали особую, специфическую ритмическую структуру, и именно таким ритмом и открывает Рич свой альбом Seven Veils. Вообще этот альбом имеет довольно сложную и жесткую ритмику – четкий и ясный звук ближневосточных бубнов и барабанов ярко выделяется на фоне сопровождающей его музыки. Все это очень отличает этот альбом Рича от его более ранних работ, в частности от альбома 1995-го года Yearning, который фактически вообще лишен ритмической структуры – весь задний план этого альбома заполнен мягким пространственным звуком синтезаторов Рича, и лишь волшебный сарод Лизы Москау медленно и осторожно поддерживает мелодическую линию раги. Может быть, кому-то Seven Veils покажется несколько жестким, мрачноватым и необычным, но осторожному и внимательному слушателю он может открыть совершенно новый, неизведанный и волшебный мир, сотканный из снов и реальности прошлого, настоящего и будущего. Замирает вдали мелодия флейты. Последние звуки клавишных растворяются в тишине вечернего неба, и только лучи заходящего солнца, полускрытого длинною грядою облаков, освещают багровым заревом далекие купола и стройные силуэты минаретов. Отзвучала Lapis – последняя композиция альбома. Приподнята последняя, седьмая вуаль. Вы остаетесь наедине со своим Я, которое, однако, не более, чем иллюзия, квинтэссенция представлений Вашего ума: И только полностью сбросив все семь вуалей, Вы сможете увидеть в незамутненном зеркале разума чистый образ божественного и безгрешного Существа, которое Вы Есть. Тат Твам Аси.

Nest С начала второго десятилетия нового века гуру эмбиента Роберт Рич все активнее склоняется к нарочито нью эйджевому звучанию, пробуя на своих регулярно выходящих альбомах разные вариации этого популярного жанра: от восточных гармоний Ylang к трайбл-эстетике Medicine Box, вслед за которым пришло время для экологическо-сновиденческих медитаций Nest. Слушая этот диск, мы снова попадаем под своды тропического леса: но не электроакустического, щедрого на полифонию леса времен Rainforest, а в его более компактный, тихий и, как ни странно, более живой вариант. Широко представлены природные шумы, создающие органический фон для низко и почти неподвижно дронирующих флейт, дудочек, плетущих орнамент индийских мелодий, неспешно выплывающих из психоделического трипа гитар, фирменного бэкграунда в виде сглажено-ладных синтезаторных пейзажей и совсем уже нью-эйджевых партий пианино. Именно эти воздушные, тут же тающие в дрожащем воздухе экспромты и задают альбому медитативную легкость, подхваченную щебетанием дневных птиц и загадочными вскриками ночных обитателей джунглей, размеренным шумом ветра и ласкаемых им трав и ветвей, неопознанными, но приятными для слуха шорохами и шуршаниями. Все эти звуки, «природные» и «человеческие», вращаются, сливаются воедино, образуя бесконечные спирали, эмбиентные фракталы, окутывающие некую точку в пространстве – то самое гипотетическое гнездо из названия альбома, идеальное прибежище в выдуманном мире, место, где собираются цепочки снов и воспоминаний. Да, Рич в последние годы работает по схеме «для Атоса слишком много, а для графа де ля Фер слишком мало»: выйти Nest из-под «пера» кого-нибудь другого, адепта нью-эйджевых посиделок и медитаций, это был бы прорыв, но сам Роберт на уровень своих классических работ уже давно не может выйти, впрочем, исправно поставляя хороший, качественный, хотя и весьма традиционный (в рамках своего творчества) материал. Конечно, под Nest легко задремать и уплыть в неведомые просторы подсознания и родовой памяти, к которым так интенсивно, несмотря на обтекаемую мягкость звучания, взывает эта музыка – но можно ли считать это рекомендацией для работы человека, который как раз и прославился своими концертами для снов? Без этих ремарок, однако, можно смело сказать, что это хороший альбом для релаксации, дремотных визуализаций и простого, тихого отдыха от шума и суеты.

Filaments Тесно и причудливо переплетаются нити, вдохновившие Роберта Рича на создание своего нового альбома, и, кажется мне, что это те самые нити судьбы, которые плетут и перерезают, замыкая извечные циклы бытия, три богини, присутствующие в той или иной своей ипостаси во многих древних религиях, отметившись в греческой мифологии и в языческих культах. И звуки Filaments подобны этим нитям: они тонки, многоцветны и почти бесконечны, развитие их происходит от бесконечно малых форм, но постепенно их всепроникающий размах достигает поистине космических масштабов (стоит вспомнить, что в астрономии филаментом называют также определенную структуру галактических скоплений). Космос этот, надо заметить, не холоден, а весьма уютен, что можно отметить как характерную черту последних альбомов Рича, сочиняя которые, маэстро предпочитает не повторятся и искать для привычных звуковых манипуляций новые или, по крайней мере, давно не используемые им формы. Filaments, в отличие от своих нью-эйджевых предшественников, базируется на традиционных секвенциях, которые можно отнести к «берлинской электронике»: секвенции создают необходимую подвижность внутри треков, выступая в роли суррогата мягкого, но гипнотического ритма, в некоторые моменты способного заставить слушателя соприкоснуться с волнительным напряжением, как, например, в Entangled. Также большое внимание уделено фирменному психоделическому гитарному саунду, здесь окутывающему плотными и очень живыми миражами и сложными абстракциями, возможными лишь на стадии засыпания, когда границы реальности истончаются. А вот этническим флейтам пришлось потесниться и уйти на дальний план, но вместо них прозрачной акварелью ложатся невесомые манипуляции с клавишами пианино, по началу кажущиеся необязательными и даже притормаживающими общий, и без того застревающий в бесконечности ритм треков, однако присущее им обаяние это отношение быстро исправит на совершенно противоположное. И, конечно, расцветает от трека к треку пышный электронный бэкграунд: нарочито-сосредоточенный гул на старте альбома постепенно расползается, превращаясь в мелодичный и атмосферный эмбиент, с помощью которого плетется непроницаемый для внешних воздействий звуковой кокон. Кого-то в нем, может быть, и ждет настоящее перерождение, не знаю, но комфортное, пусть и отстраненное состояние вам обеспеченно. В его благолепном радужном узоре легко заметить те самые многочисленные нити, о которых шла речь ранее: как знать, что за узор плетут они в данный момент? Помедитируйте на эту тему, слушая Filaments, отличный альбом настоящего мастера.

Sunyata Альбом Sunyata, вышедшего на CD в 2000-м году – это переиздание одной из самых ранних работ Роберта Рича, увидевшей свет еще в 1981 году на кассете. Данная версия предлагает нашему вниманию две длинные композиции, выполненные в стиле drone ambient. Оба трека предельно минималистичны и монотонны. Первый представляет собой почти двадцать минут растянутого в бесконечности гудящего эхо, постепенно переходящего в однородное звуковое полотно, начисто лишенное всего земного и человеческого. Перед моими глазами возникла картина жаркого знойного летнего дня, бескрайние просторы выжженной потрескавшейся суши, покрытой кое-где желтой высохшей травой. Бородатый дервиш с отрешенным видом устало бредет по пыльной тропе, направляясь к огромному старому дереву, которое одиноким хмурым колоссом возвышается посреди безмолвной степи. Отбрасываемая деревом гостеприимная тень кажется единственным местом, пригодным для отдыха. Путник, не долго думая, садится на землю, прислоняется спиной к могучему стволу и, надвинув на глаза широкополую остроконечную шляпу, погружается в сон (или все же медитацию?). Полдень. Все вокруг окончательно замирает. От жары начинает искажаться линия горизонта, все плывет и дрожит в прозрачной туманной дымке. А сознание странника тем временем блуждает где-то в космосе. Второй трек превосходит по длине первый почти в два раза. Атмосфера сначала кажется совсем иной: слышится спасительное журчание воды, что пробуждает полумертвую землю ото сна и заставляет все живое впитывать влагу каждой клеточкой тела. Но это только вначале. В принципе, по производимому эффекту обе композиции приблизительно одинаковы, хотя и звучат по-разному. Черные тучи заволакивают небосвод, ливень становится затяжным. Дервиш, судя по всему, так и остается витать в астрале, а в кроне гигантского дерева тем временем начинают происходить странные вещи. Среди бесчисленных листьев и ветвей появляются бледные мерцающие зеленые точки. Это крошечные древесные духи вышли из своих укрытый. Постепенно маленьких светящихся созданий становится все больше, и они окутывают все дерево, кружась вокруг него призрачным хороводом. А у вас в это время может запросто закружиться голова от этого бесконечного гула и нескончаемого шума дождя. Гул носит немного подозрительный, загадочный оттенок, напоминая вначале просто назойливый звон в ушах, однако впоследствии превращающийся в неземной трансцендентный звуковой поток, вливающийся в наше сознание прямо из глубин небытия.

Fissures [with Alio Die] Мягкий шорох листьев, поскрипывание ветвей и пробуждение в лесу. Хрупкие прозрачные лучи солнца, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, и легкая синеватая дымка тумана вдали. Так начинается одна из самых прекрасных музыкальных сказок, которые мне доводилось слышать за свою жизнь. Заслуженные мастера эмбиента Роберт Рич и Стефано Муссо творят настоящие чудеса, демонстрируя идеальный образец возвышенной, гармоничной и кристально чистой атмосферной музыки. Пожалуй, едва ли наберется десяток релизов, которые так успешно располагают к полному расслаблению души и тела. В этом альбоме сокрыто столько тепла и света, что можно с непрекращающимся наслаждением слушать эти семь зачарованных треков снова и снова. Слушать, поглощая неземную эстетическую красоту, подобно подсолнуху, что есть силы тянущемуся к солнцу. Легкий этнический колорит, божественные трели духовых инструментов, тихая медленная перкуссия и редкие звенящие всплески струн, прохладный освежающий ветер и маленькая лодка, неспешно скользящая по гладкой поверхности реки. Рощицы и лесные проталины, залитые солнечным светом, ранняя осень и сонливая отрешенность, розоватые облака над головой и пружинящий зеленый мох под ногами. Отдаленное журчание небольшого водопада и негромкое пение ярких красивых птиц, спрятавшихся от посторонних взглядов в пышных кронах деревьев. Молчаливое созерцание и полнейшее умиротворение. Ничего лишнего – только вы и этот волшебный мир, что окружает вас. Если бы мне довелось оказаться там на самом деле, то, уверяю, это был бы последний мир, который мне бы захотелось покинуть. Если это мечта, то пусть она непременно сбудется, это сон, то пусть он продлится вечно.

Stalker [with Lustmord] Боль, как один из основных признаков существования, возвращала мое сознание в телесную оболочку. Казалось, что несколько мгновений назад я скатился кубарем со склона горы – то идеально гладкой и скользкой, то оскаленной тысячами выступов, каждый из которых норовил запечатлеть свою форму на моем теле. Немного погодя мучительное головокружение окончательно исчезло, оставив меня наедине с болью и стойким осознанием реальности произошедшего. И тем, что скрывалось за мраком закрытых глаз. Когда же я, наконец, окончательно пришел в себя и нашел силы, чтобы перевернуться на спину и открыть глаза, то чуть вновь не потерял сознание, на сей раз от охватившего меня ужаса. Я находился совсем не там, где я был, вернее, где я должен бы быть. Можно было предположить что угодно, но ни одна из версий не казалась бы правдоподобной. Та местность, где я оказался, не могла принадлежать ни одному из виденных мной ландшафтов на нашей планете. Гигантские зубчатые скалы устремлялись ввысь, подпирая сияющее звездное небо. Обветренная поверхность скал была сильно иссеченной: вся в мелких бугорках и впадинах, как будто ее изъели неведомые черви. Некоторые впадины были крупнее и образовали причудливые хитросплетения желобков и узоров. Впрочем, как это ни странно, сами горы казались гладкими, почти обтекаемой формы, возможно из-за висящего в воздухе прозрачного тумана и высокой влажности, из-за чего все вокруг казалось мокрым и скользким. Поверхность, на которой я лежал, представляла собой твердую каменистую породу темного цвета, кое-где поросшую серо-зеленым мхом. А небо, небо переливалось немыслимыми красками. Необъятное черное полотно, на котором были рассыпаны мириады созвездий. Собственно, именно небо и заставило больше не возвращаться к размышлениям и догадкам относительно моего местоположения. Да, оно было похоже на наш небосвод, но ярких точек звезд и светящихся спиралей галактик на нем было значительно больше. Иногда его рассекали скопления светящихся искр – красивейшее явление, не иначе как самый настоящий звездный дождь. К тому моменту, когда я набрался смелости шевельнуться, счет времени окончательно был потерян. Боль в пояснице окончательно отбросила всякие сомнения – все это происходило со мной наяву. Для пущей уверенности я даже прикоснулся губами к рассеченной руке и ощутил знакомый солоноватый привкус крови. Поднявшись и глубоко вдохнув, набирая полные легкие влажного воздуха, я стряхнул с себя остатки парализующего страха и прислушался. Резкая перемена обстановки весьма благотворно повлияла на меня – боль, усталость и рассеянность сняло как рукой. Где-то капала вода, впереди из ущелья доносился неясный тихий гул. Теперь мне ничего не оставалось, как двинуться вперед. Переступая через большие лужи, я продвигался по дну каньона и постепенно исследовал этот сумрачный мир. Не знаю, наступает ли здесь когда-то день, но все время, пока я здесь находился, стояла глубокая ночь. Впрочем, я ни разу не заметил на небе достаточно крупных облаков, чтобы они могли затмить яркое свечение звезд, неплохо освещавших мне дорогу. Иногда скалы загораживали небо, и становилось темно. Из-за тумана мне было плохо видно, что находится впереди, но постепенно мои глаза привыкли к постоянному сумраку, и я стал неплохо ориентироваться даже в сильно затемненных местах. Довольно скоро мне пришлось столкнуться с первой развилкой – я двинулся туда, откуда довольно отчетливо доносилось журчание воды. Сколько раз я ни пытался залезть на одну из этих скал, чтобы осмотреться, мне это так и не удалось. Во-первых, горы, обрамляющие ущелье, были слишком отвесные, во-вторых, ботинки скользили по скользкой поверхности так, что я неминуемо съезжал вниз, не вскарабкавшись и на пару метров. Впоследствии, я убедился в том, что в этом, в общем-то, и не было никакого смысла – на поверхности планеты постоянно бушевали чудовищные ветры, поэтому ущелье отлично защищало меня от перспективы быть растерзанным беснующимися воздушными потоками. О силе наружного ветра мне напоминал время от времени доносящийся с разных направлений тревожный рокот обвалов. Мысль о том, что я могу быть погребенным здесь, в этом чужом и холодном мире, под многокилометровой толщей каменной породы, подстегивала меня и заставляла двигаться дальше в поисках выхода. Впрочем, довольно я скоро я обнаружил, что гостеприимное лоно гигантского ущелья является приютом не для одного меня. Петляющая дорожка вела меня через многочисленные пещеры и гроты – тут-то и притаились первые встретившиеся мне на пути местные обитатели. Тут и там произрастала растительность неизвестных мне видов. Здешняя флора была не слишком многочисленна и в основном представляла собой бесцветные грибы, да мягкий стелющийся по поверхности земли и стен мох разных цветов, от белого и бледно-серого, до красно-бурого и желтого в крапинку. Были тут и какие-то кусты с длинными широкими листьями, отдаленно напоминающими мечи древних воинов; длинные тонкие стебли этих растений оканчивались круглыми зелеными бутонами, которые еле заметно мерцали в темноте каким-то призрачным светом. Здесь во впадинах и щелях произрастала удивительная ярко светящаяся трава. Чуть позже я увидел, что светились не сами растения, а какие-то копошащиеся скопления микроорганизмов, которые практически всегда водились там, где произрастали эти длинные, тонкие, словно растущие из самого центра земли, причудливо закручивающиеся на концах листья. Миллионы крошечных бесформенных ползающих созданий иногда собирались в кучи, образуя копошащиеся клубки, излучающие мягкий свет. Они источали специфический, но совершенно не раздражающий запах. Когда я поднес ладонь к одному из таких клубков, то почувствовал исходящее от них тепло. Однако на фоне нагромождений серых скал растительная жизнь этого мира казалась на первый взгляд практически незаметной. Представители местной фауны давали о себе знать не слишком часто, зато своим видом сразу напоминали о том, в каком удивительном и странном месте я нахожусь. Во тьме ущелья обитали мириады кузнечиков, вернее, насекомых, отдаленно напоминавших кузнечиков. У них было всего по четыре лапки - длинные сильные задние позволяли им передвигаться прыжками, так как маленькие крылышки не могли поднять тяжелое тело. Они прятались в щелях и рытвинах скал, иногда просто сидели на полу, забавно подпрыгивая вертикально вверх, почти как земные блохи. Собственно, эти кузнечики были ответственны за формирование уникального звукового ландшафта, свойственного этому загадочному месту – они стрекотали, причем довольно громко. Нескончаемая, но при этом совершенно неназойливая трескотня заполняла все вокруг, и, отражаясь от каменных стен, переливалась удивительным многообразием шорохов и шелестов. Помимо кузнечиков, здесь обитали большие черные слизни, размером с порядочное бревно, распространяющие неприятный запах и оставляющие после себя блестящий мокрый след. Пожалуй, самыми опасными созданиями из тех, которых мне довелось повстречать на суше, были некие рептилии, которых я сначала принял за обезьян. Они действительно чем-то отдаленно напоминали мокрых коричневых шимпанзе, извалявшихся в грязи, только морды их скорее походили на приплюснутые крокодильи челюсти. У них были длинные тонкие конечности (передние несколько превосходили задние по длине, зато задние выглядели более мускулистыми), оканчивающиеся пальцами с острыми серповидными когтями. Пальцы соединялись между собой тонкой перепонкой, что позволяло этим тварям одинаково хорошо чувствовать себя как на суше, так и в воде. Они действительно хорошо плавали и нередко набрасывались на свою жертву, высоко выпрыгивая из воды, когда та неосторожно приближалась к водоему. Правда, сначала, я не понял, чем же именно они здесь питаются, пока однажды не стал свидетелем, как две такие твари неожиданно выскочили из небольшого подземного озера и растерзали круглое черное неторопливое существо, напоминающее жабу. Меня они пугливо сторонились, чему я, конечно же, был безмерно рад! Перспектива попасть таким созданиям в лапы казалась еще страшнее, чем быть заживо погребенным в многометровой толще скал. Нередко жертвами рептилий становились и кузнечики, которых они сбивали меткими плевками желтоватой слизи, по всей видимости, ядовитой. А вот с «крабами» эти рептилии совладать не могли – крупные членистоногие создания тут же втягивали в свои панцири уязвимое тело, выставляя наружу шипы и клешни. Сначала я принял их за обычных крабов, только намного крупнее, однако когда я осмелился приблизиться к ним поближе, выяснилось, что эти невероятно уродливые создания, представляют собой нечто среднее между дикобразом, омаром, мокрицей и вымершим миллионы лет назад на Земле трилобитом. Постепенно я начал привыкать к этому загадочному миру. Я не знал, сколько дней (месяцев, лет?) здесь провел. Углубляясь в каменный лабиринт все дальше и дальше, мне открывались невиданные красоты – маленькие полузатопленные гроты, освещенные плавающими у поверхности воды желеобразными медузами, гигантские пещеры, своды которых теряются в где-то высоко темноте, узкие туннели, поворачивающие чуть ли не под прямым углом, сияющие кристаллические породы, отражающие блеск звезд, сталактиты и сталагмиты причудливой формы. Как-то мне даже довелось наблюдать за тем, как размножаются «медузы» – невероятно красивое зрелище! Переливающийся голубым и фиолетовым цветом студенистый шар неожиданно взорвался и распластался по поверхности воды, выпустив из себя тысячи маленьких светящихся точек, которые тут же заполнили весь водоём. Все вокруг осветилось таким ярким светом, что можно было запросто читать книгу. А чего стоят каменные ступени, по которым очень удобно взбираться наверх. Казалось, что природа специально разбросала глыбы и валуны для меня так, чтобы посмеяться над человеком, словно говоря: «Ну что? Видишь, я тоже могу не хуже вас!» Это был неземной, нечеловеческий, полный загадок и фантасмагорий, но по-своему прекрасный мир пещер, узких каменных коридоров, подземных водоемов и полумрака. Странные звуки были моими постоянными спутниками, они то и дело заставляли вздрагивать и останавливаться в тревоге. Рассеянные призрачные голоса и будто потусторонние завывания – меня просто раздирали мурашки по коже, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Практически с первых минут меня постоянно преследовало загадочное эхо, напоминавшее далекий человеческий крик. Несколько раз я останавливался, чтобы расслышать его как следует, но таинственный зов тут же стихал. Спустя некоторое время я поймал себя на мысли, что следую именно за этим голосом. Невозможно было разобрать, принадлежал ли этот крик мужчине или женщине. Однако в этом странном месте я так и не встретил никого, кто мог бы кричать подобным образом. Иногда, в моменты отстраненной задумчивости, я видел себя со стороны, неуверенно вышагивающего по темной каменистой породе. Быть может, я далеко не первый «посетитель»? Быть может, предыдущим повезло меньше? Кто-то попал под обвал, кто-то стал жертвой представителей местной фауны? Кто-то приходил в ужас от надвигающейся смерти, кто-то только от одного вида этого мира. Вынырнув из очередной пещеры, я вышел на широкую открытую местность. Долина, которая открылась моим глазам, представляла собой древний исполинский кратер, обрамленный по краям все теми же скалами. Тут-то я и увидел нечто такое, что в очередной раз пригвоздило меня к земле, заставив молча таращить глаза от удивления. Здесь, у края равнины, в громадной расселине в скале покоились останки гигантского космического корабля. Круглое стреловидное, многометровое тело покоилось на одном боку. Из-за высокой влажности его каркас сильно проржавел, и в обшивке зияли большие дыры, будто пустые глазницы черепов. Черепа тоже довольно быстро отыскались. Теперь не оставалось никаких сомнений, что на этой планете побывали люди, но все они уже много лет назад покинули мир живых. Всюду вокруг корабля были разбросаны человеческие кости. Я внимательно осмотрел сам корабль и окружающую местность, но, к сожалению, ничего ценного там не обнаружилось: кроме пустых ящиков, покореженных цистерн, давно вышедших из строя приборов и прочего бесполезного хлама в металлическом скелете погибшего космического объекта не нашлось. И я двинулся дальше, сопровождаемый несмолкающим человеческим эхо и стрекотанием кузнечиков. Дорога постепенно превратилась из медленного восхождения в не менее долгий и утомительный спуск куда-то под землю. Чем ниже я спускался, тем меньше признаков жизни подавал этот мрачный, влажный, дремлющий в полупрозрачном тумане мир. Темнота с каждой сотней метров все сгущалась, а я уже, казалось, потерял всякую ориентацию не только во времени, но и в пространстве. Отчетливые перемены начались, когда я однажды на уже не помню, каком по счету, крутом повороте неожиданно уперся лицом в каменную кирпичную стену. Вернее, то, что от нее осталось: полуразрушенная древняя кладка, располагающаяся прямо вдоль прямой отвесной скалы. Изъеденным ветрами и временем камням было, казалось, была не одна тысяча лет: стена очень плохо сохранилась, однако крупные кирпичные блоки просматривались совершенно отчетливо. Более того, после беглого осмотра обнаружилось, что это всего лишь фрагмент другой, куда более высокой и длинной стены, уходящей вглубь длинного темного туннеля. Расчистив от грязи небольшой участок кладки и кое-как избавившись от наросшего толстого слоя колючего мха, я так и не смог выделить никаких признаков, по которым можно было бы с уверенностью утверждать, что стена была возведена разумными существами. Грубые прямоугольные блоки внушительных размеров были словно выхвачены прямо из горячих земных недр могучими, дикими, неведомыми силами, и ударами огромных молотов в руках фантастических гигантов им была придана форма, отдаленно напоминающая земные кирпичи. Туннель вывел меня в новое ущелье, где останки стены то терялись, то вновь неожиданно возникали с разных сторон, будто прямо из-под земли. В конце концов, я увидел то, о чем уже, собственно, смутно догадывался - все эти блоки и кирпичи были только периферией целого города, возведенного на этой планете в незапамятные времена неизвестно кем. Я уж было начал вырисовывать картины гибели этого колоссального поселения, как заметил нечто, захватившее все мои мысли. В центре руин погибшей цивилизации возвышалось, пожалуй, самый мрачный и, в то же время, самый величественный рукотворный объектом, который мне только доводилось встречать. Возвышающийся в центре этого мира огромный храм великолепно сохранился: его треугольная вершина, словно пронзала звездную высь, бросая вызов космическим владыкам. Слоноподобные изваяния, маячащие на вершинах громадных колонн, со спокойствием молчаливых стражей взирали на останки некогда кипевшей здесь жизни. Сложно было представить себе более величественное строение. Оно не вызывало ассоциаций ни с одной из виденных мною на Земле построек. Даже легендарные чудеса света, наверное, померкли бы на фоне этого немого, грубого, архаического величия. Что станет со мной, если я переступлю гигантские ступени, дышащие седой древностью? Накажут ли незаконного вторгшегося странника молчаливые каменные стражи? Вернусь ли я из темных чертогов заповедной зоны, куда, наверное, еще не ступала нога человеческого существа? Даже самые смелые предположения о том, что мне может открыться в стенах храма, разбивались о холодные берега сомнения и неизвестности. Что-то мне подсказывало, что из этого места не возвращаются. Но после невообразимо длинного пути, что я преодолел, после всего того, что увидел и испытал в этом мире, мне уже было, в принципе, нечего терять и нечего бояться. Поборов в себе секундную нерешительность, я преступил порог неземной твердыни и очутился в кромешной темноте. Ничего не оставалось, как идти наугад. Не знаю, какое расстояние я так прошагал, но мне было уже всё равно – я просто шел, размышляя о том, что жизнь человека – это всего лишь маленькая искра перед лицом космической вечности, которая гаснет, даже не успевая как следует разгореться. Эти стены слышали многое – тысячи всевозможных голосов и звуков, шелестов и всплесков, отголосков криков и смеха многовековым эхом окружали меня. Я шел прямо в раскрывающую передо мной свои объятия холодную и пустую тьму. С каждым шагом ощущение пространства терялось, и уже казалось, что нет таких понятий как «лево», «право», «верх», «низ» - мир стал одномерным, все, что от меня требовалось – прилагать минимум усилий для перемещения своего тела все в ту же неизвестность, что была шаг позади. Следующий шаг, и единственная ощущаемая часть пространства – почва – внезапно ушла из-под ног. Потеряв равновесие, я будто повис в невесомости. Можно было шагать, но я не чувствовал, что перемещаюсь. Вскоре напомнило о себе головокружение, и я отчетливо понял, что происходит. О «Сталкере» было сказано и написано очень много. И это вполне оправдано: вышеупомянутый альбом можно хвалить бесконечно. По мнению многих критиков, гениальная совместная работа Брайана Уильямса и Роберта Рича, вдохновленных одноименным кинофильмом Тарковского и саундтреком к нему Эдуарда Артемьева, стала бессмертной классикой жанра. Для меня это был один из тех релизов, которые много лет назад привили мне любовь к такому необычному музыкальному направлению, как dark ambient. Нет ни малейших сомнений в том, что он навсегда останется культовым шедевром в истории стиля, поэтому я думаю, никто не будет спорить с тем, что релиз достоин наивысшей оценки.