Между 1981 и 1989 годами в ГДР вышло около десятка пластинок с электронной музыкой. Они стали результатом серии краж, смелых идей, красивых совпадений и недопонимания. Сегодня некоторые из этих пластинок напоминают «космическое диско ГДР», другие «балтийский балеарик». Флориан Зиверс, собравший в 2010 году сборник с такой музыкой Mandarinentraume, 17 августа благодаря Гёте-Институту в рамках выставки «Гениальные ДиЛЛетанты» выступит в Москве с лекцией «Космический побег», в которой расскажет практически неизвестную историю электронной музыки в социалистической ГДР. Mixmag Russia публикует перевод его статьи, в которой и рассказывается эта история.
Страна, в которой они жили, была не очень большой, она даже была тесной, с какими-то непроходимыми границами вокруг. С другой стороны, насколько велико, широко и бесконечно было пространство, охватившее их! И вот однажды некоторые из них захотели сбежать из этой тесной страны в бесконечный космос. Только средством спасения у них стали не ракеты «Энергия» и корабли «Союз», а синтезаторы, драм-машины и сэмплеры. Так, в Германской Демократической Республике появилась крутая, мечтательная, просторная электронная музыка, которая помогла музыканта и их слушателям сбежать от окружавшего их социализма. Их помощниками в побеге были Вангелис, Жан-Мишель Жарр и Клаус Шульце, иногда Genesis, Pink Floyd или Emerson, Lake & Palmer, и точно Tangerine Dream.
31 января 1980 года по приглашению молодёжной радиостанции DT64 во Дворце республики в Восточном Берлине электронная группа из Западного Берлина выступила с новаторским концертом, став первой западной поп-группой, выступившей на Востоке. Многие из присутствовавших на том концерте будущих электронных музыкантов ГДР были очарованы и вдохновлены. Многие из них незаконно слушали радиопередачи западноберлинских станций, такие как Steckdose (с подзаголовком «Компьютерная музыка – музыкальный компьютер»), где давали интервью Tangerine Dream или Клаус Шульце, демонстрировали новые синтезаторы или блоки эффектов. Записи этих программ распространялись подпольно на кассетах. С 1986 года, жители Востока могли и вполне законно быть в курсе электронной музыки благодаря программе Electronics выходившей в эфире на молодёжном радио DT64 и связанных с нею фестивалях.
Естественно, когда в 1980 году Tangerine Dream выступили в ГДР и вдохновили восточногерманских музыкантов, эта группа уже много лет была успешной и влиятельной на Западе. Восток отправился в путешествие с некоторой задержкой, потому что социалистическое государство строго контролировало поп-музыку и поначалу и слышать ничего не хотело про электронную музыку. Всё-таки тексты поп-песен строго цензурировались, а у исключительно инструментальной электронной музыки ГДР такой проблемы не существовало.
Зато были проблемы с выходом пластинок: лишь избранным музыкантам было разрешено издавать свои пластинки на единственной звукозаписывающей компании в стране, принадлежащей государству Deutsche Schallplatten Berlin со своим лейблом Amiga. Материал был скудным, а вместе с ним и количество релизов. Но в начале 80-х годов власти решили, что «микрокомпьютеры» – это будущее, и дали добро на создание тогдашней футуристической музыки, которую теперь можно было выпускать.
Но восточногерманским музыкантам-электронщикам для начала нужно было заполучить американские или японские синтезаторы и драм-машины. Никто из них не хотел пользоваться местными продуктами, типа Tiracon 6V от VEB Automatisierungsanlagen Cottbus или же Vermona от VEB Klingenthaler Harmonikawerke – они были не очень хорошего качества, часто ломались и давали не тот звук. Обзаводиться импортными инструментами, как правило незаконно, стало возможно лишь благодаря товарищам-музыкантам, которым был разрешён выезд из страны, знакомым пенсионерам или западным журналистам и дипломатам.
В столь неблагоприятных условиях хорошо образованные профессионалы, понимающие как работают синтезаторы, выпустили около дюжины пластинок с электронной музыкой в период с 1981 года и до конца эпохи ГДР в 89 – 90-х годах. Эти пластинки не вписываются ни в один из канонов, про них все давно позабыли, поскольку они оказались тупиковым ответвлением на эволюционном древе электронной музыки, но тем не менее – это прекрасная музыка.
Здесь можно найти психоделические краут-джемы, в которые трудно поверить, что они создавались без воздействия наркотиков (о что клятвенно заверяют все участники процесса). Существуют бесконечные синтезаторные эпопеи, рассказывающие о путешествиях к странным звёздам, есть даже балтийский балеарик, который заставляет думать о пляжах Балтийского моря. Можно встретить диско-треки с душераздирающими пафосными электогитарными соло или странные формы космик-диско, при этом их авторы и не знали о той дискотеке на берегу итальянского озера Гарда. Некоторые из примеров этой музыки можно услышать в сборнике Mandarinentraume – Electronic Escapes from the Deutsche Demokratische Republik 1981-1989, которую в 2010 году выпустил лейбл Permanent Vacation. Самое удивительное тут то, что эта решительная электронно-машинная музыка почти не выпускалась на государственном лейбле в стране, где героями провозглашались машинисты и космонавты.
Крах ГДР означал для этих электронных музыкантов тоже, что и для всех граждан ГДР. Кто-то из них перетерпел крах государства, в котором они родились и выросли, кто-то нет. Между тем, все они по-прежнему живут вокруг Берлина. Путешествие к ним ведёт через малоприятные ландшафты пересекающихся автомагистралей, полузаброшенных промзон и домиков, с аккуратно подстриженными изгородями. Это фактически путешествие на периферию.
Райнхард Лакоми: Я, как и все остальные, украдкой смотрел западное ТВ, и как-то раз, в середине семидесятых, на каком-то телешоу увидел Tangerine Dream, которые выступали в каком-то английском замке. До этого я ещё не слышал такие звуки, ритмы, последовательности. Я был взбудоражен! Tangerine Dream проложили путь для электронной музыки в ГДР, дав в 1980 году концерт во Дворце республики. Они привезли с собой лазерное шоу, чего тут никто до этого не видел. И никогда не слышал ничего подобного на такой звуковой системе. Но это было новым не только здесь, но и на Западе. Это многих привлекло к новой музыке.
Пауль Фухс (Pond): С Tangerine Dream было проще – у них не было текстов, поэтому они были вне политики. Я думаю, именно поэтому им и разрешили играть на Востоке. Просто потому, что ни у кого из чиновников на Востоке они не вызывали опасности. Это же спасало меня и моих коллег, нам не нужно было объясняться. Остальных очень жёстко цензурировали. Мы как Pond играли рок, в духе Emerson, Lake & Palmer, King Crimson, Yes и всё такое. Но довольно быстро надоело. А потом я как-то увидел фотографию Клауса Шульце, сидящего на полу в окружении синтезаторов. Ух ты, подумал я, вот это да.
Фран Фехзе (Key): Я хотел делать музыку, не полагаясь на барабанщика, вокалиста или гитариста. Но не обязательно в духе той, что делали Pond или Лакоми. Я скорее делал поп-музыку с электронной основой. В итоге мы получили хорошую обратную реакцию от публики, потому что музыка наша была ритмичной, содержала понятные фразы, а не только эту мечтательную атмосферу.
Ян Билк (Servi): В то время мы были церковной группой, играли по выходным в приходах, это были концерты с электронно-медитативной музыкой, плюс сопровождали воскресные церковные службы. Поэтому нам хотелось играть спокойно, без ударных. Мы совершенно не хотели, чтобы под нашу музыку сознания лишилась какая-нибудь старая дама. Поэтому, а также потому, что нам не хватало сил поработать как следует над текстами, в 1982 году мы начали записывать исключительно инструментальную электронную музыку. На Рождество 1984 года, помню, как получили в подарок жарровский альбом Equinoxe, выпущенный Amiga и продававшийся в специальных магазинах не для всех.
Ханс-Хассо Стамер: Меня особенно раздражала техническая сторона этого дела. Музыканты, с которыми я разговаривал, говорили: «Вы с ума сошли? Для электронной музыки требуются горы оборудования!» Но я про себя думал, что можно и с малого начать. Пусть у тебя все будет звучать не так как на Equinoxe, пусть это будет просто поп-музыка без вокала.
Ян Билк (Servi): Все государственные комбинаты в ГДР должны были вносить свой вклад в производство товаров народного потребления. Так, например, производитель машин и разного оборудования в Котбусе выпустил синтезатор Tiracon V6. Правда, была одна проблема, что не хватало материала для их производства, и поэтому была налажена поставка чипов из Robotron, которая производила компьютеры и портативные радиостанции, в Котбусе.
Райнер Олеак: В ГДР не было полезных устройств. И хотя у нас были свои синтезаторы, работать с ними комфортно не получалось. Но их нужно было с собой таскать на живые выступления, а они этого терпеть не могли, потому что сразу же ломались. Поэтому мы покупали западные синтезаторы и контрабандой их с собой таскали. Про этого все знали.
Пауль Фухс (Pond): Оборудование само по себе представляло проблему. Жителям Запада надо было просто на них заработать. А нам и тут заработать, и потом поменять деньги на западные, что было строжайше запрещено. На чёрном рынке курс варьировался от одно до шести марки на западную дойчмарку, хотя нередко приходилось менять и по курсу один к десяти. А потом ещё нужен был кто-то, кто бы смог бы перетащить инструмент через границу. В итоге один синтезатор мог обходиться тебе в сумму в 40 000 восточных марок. Для сравнения, моя мама получала тогда 400 марок в месяц. Можете понять разницу. Но у меня из вещей была всего лишь одна пара джинс, а все остальные деньги я вкладывал в технологии.
Юлиус Кребс: Каждый восточногерманский музыкант бегал за девушками с Запада, как дьявол за душой. Но не для того, чтобы купить себе джинсы, а потому что это была возможность обзавестись новой железкой. Участник одной из моих предыдущих групп, например, был женат на китаянке. Она могла каждый день ездить в Западный Берлин по своему паспорту, и будучи иностранцем совсем по другим правилам проходила таможню. Так что они построили бизнес по незаконному импорту музыкального оборудования в ГДР. Наверное, он стал в итоге миллионером.
Ханс-Хассо Стамер: Сегодня про это уже можно говорить: у меня был свой дилер, которому я как-то вручил 13 000 марок, и он исчез. Конечно я был в ужасе, что лишился такой гигантской суммы. А спустя много месяцев он вдруг объявляется с синтезатором Yamaha под мышкой. У меня шок конечно был.
Ян Билк (Servi): В какой-то момент, мы выступали в Баутцене, и когда мы там оказались, то увидели большую коробку. В ней лежал Moog Prodigy, абсолютно новый! После чего мы узнали, что иезуитский священник в Кёльне собрал деньги и прислал нам этот инструмент. Для нас это было покруче Рождества.
Франк Фехзе (Key): Как только мы преодолели первые проблемы с оборудованием, то стало полегче. Можно было продавать старые устройства в ГДР своим коллегам-музыкантам, у которых не было связей, и они стали тоже делать что-то новое. И когда сформировалась волна, то все покатилось как снежный ком. У меня было относительно современное западное оборудование, и поэтому я получал комиссионные в качестве студийного музыканта на радио. Выглядело это шизофренично: как только мы заполучили эти устройства, то сразу же стали востребованными, даже в государственных учреждениях, где они ценились на вес золота.
Пауль Фухс (Pond): В ГДР тогда было так устроено, что в каждой деревне был свой клуб, поэтому каждые выходные там играла какая-то очередная группа, вход – 3 марки. Программа всегда была смешанной, и на концерты всегда приходили люди, потому что, а чем ещё было заниматься?!
Райнер Олеак: Это и электронная музыка тоже была – тогда людям было все равно, главное, чтобы музыка была лёгкой. Особых дискуссий на этот счёт не было, какой-то особенной сцены электронной музыки не существовало, люди были открыты новому и другому.
Юлиус Кребс: Благодаря официальной классификации по поводу оплаты можно было не беспокоиться – она была гарантирована. И это служило хорошим подспорьем для экспериментов со звуком.
Пауль Фухс (Pond): Тогда и наркотиков-то не было. Абсолютно. Я же крутился в музыкальных кругах, и не слышал ни об одном таком случае. Единственное, что было – это алкоголь.
Ян Билк (Servi): С самого начала мы с большим энтузиазмом относились к нашей новой электронной программе. Её даже позитивно воспринимали пожилые посетители церкви. Да и не может быть лучших условий для концертов, чем в церкви. Люди открыты, восприимчивы и благодарны за всё.
Юлиус Кребс: Насколько мне известно, я был первым музыкантом в ГДР, который выступил вживую на сцене с Commodore 64 и 303. В качестве экрана для C64 я использовал советский телевизор. Но эти компьютеры были ужасны, так как часто ломались. Как-то раз у меня произошло семь поломок во время концерта. Ну и что делать?! Надо играть дальше вручную параллельно перезагружать компьютер. Это производило впечатление на людей, потому что они видели, что ты стараешься все сделать как надо. Особенно всем нравилось, что эти звуки, что несутся со сцены, они генерируются здесь и сейчас.
Ян Билк (Servi): Где-то в 1982 году на концерте в церкви, на алтарь мы поставили C64 и старый телевизор Robotron. На самом деле это, конечно, была ересь, но мы настолько были этим очарованы, что даже и не задумывались об этом. Правда, что именно мы делаем со всеми этими штуками никто из собравшихся и не понимал.
Ханс-Хассо Стамер: Поначалу у меня был аналоговый секвенсор, поэтому мне приходилось отстраивать каждый свой шаг. У меня был вольтметр, и я быстро перепрограммировал свой секвенсор между двумя треками. Можете себе только это представить!
Франк Фехзе (Key): Мы всегда думали, что ещё мы можем предложить с визуальной стороны?! Когда мы играли во Дворце республики в конце восьмидесятых, пришли два парня и давай на полу вертеться. Мы такого никогда не видели. Выглядело великолепно! После окончания концерта мы с ними познакомились, и потом немного изменили несколько треков, и они уже танцевали под них брейк-данс. Здорово было. Ну и потом, в ГДР ничего такого особо и не было.
Пауль Фухс (Pond): На сцене мы всегда выступали в комбинезонах. Нам нужно было что-то предложить людям. До этого мы одевались в шелка, и выглядело это довольно по-женски. Сами же мы предпочитали носить что-то вроде скафандров, как у Клауса Шульце. У моей мамы был лётный костюм, который пришлось перешить. Смотрелись мы в них хорошо. Я в нем становился толще, как и мой более худощавый коллега.
Ханс-Хассо Стамер: На Западе многие электронные музыканты работали в своих домашних студиях и между собой почти не пересекались. В ГДР всё было по-другому, потому что нужно было закончить музыкальную школу, много выступать, чтобы потом выпустили твою пластинку – это была высшая похвала.
Райнер Олеак: С Лакоми я познакомился в 1981 году. Он тогда только выпустил свою электронную пластинку и пользовался хорошим отношением со стороны чиновников. Наша пластинка Zeiten стала относительно экспериментальной для того времени. Ну и так как у Лакоми было влияние, нам эта шалость сошла с рук. Но по продажам в ГДР, честно говоря, пластинка оказалась никакой. Тогда вообще далеко не вся музыка продавалась хорошо. И поэтому музыканты жили за счёт концертов.
Райнхард Лакоми: Всегда говорят, что мы на Востоке жили, словно на обратной стороне Луны. Но все забывают, что в ГДР музыкантам предъявлялись высокие культурные требования. Все, что издавалось, проходило через разные фильтры, в том числе все должно было быть круто издано с технической стороны. К тому же отбор издаваемого материала был очень строгий. Всегда чего-то не хватало. В Готе (на государственном предприятии Ernst Thalmann, где печатались конверты для пластинок лейбла Amiga), красный цвет получился не таким, и поэтому пришлось переделывать все заново.
Франк Фехзе (Key): На нашей пластинке были два кавера: Crockett’s Theme Яна Хаммерса и Axel F Гарольда Фальтермайерса. Я их предложил Amiga и на моё удивление они согласились. Это же были два западных хита. Видимо люди с Amiga предположили, что так пластинка лучше будет продаваться.
Пауль Фухс (Pond): Нас неожиданно прославила пластинка Planetenwind. Она даже звучала по радио, нас приглашали выступить на телевидении, хотя я никогда не говорил, что являюсь великим композитором. Но я много старался и, видимо, поэтому добился успеха. Моя музыка каждый день звучала в ГДР по радио или ТВ. Каждому образованному жителю ГДР знакома эта работа.
Ян Билк (Servi): В какой-то момент мы пришли к мысли, что хотим сами выпустить пластинку. Это была абсурдная идея, как если бы кто-то сказал: «Я сейчас построю ракету и улечу на Луну». Но мы были настроены серьёзно, и в Эрфурте был «офис для пастырских СМИ», поддерживаемый Католической церковью в ГДР. Там у них стоял хороший микшерный пульт, два студийных микрофона и несколько эффект-процессоров. В итоге мы записали всё на кассету и стали её продавать во время наших церковных концертов. В какой-то момент к нам обратился представитель Amiga, которым почему-то потребовалась наша музыка! И в итоге мы с ними заключили самый настоящий контракт, и мы стали первыми, кто заключил контракт с государственной конторой VEB Deutsche Schallplatten. Мы обсуждали цену, словно были какими-то капиталистами. Мы назвали утопическую сумму – и мы е` и получили.
Райнхард Лакоми: Когда случился переворот, то все, что было дорогим и ценным испарилось, а наши биографии обесценились. И вместе с этим стало настолько много электронной музыки вокруг, что я подумал, что продолжать в этом духе я больше не хочу. Появилось огромное количество новых инструментов, когда можно было делать музыку используя одни лишь заводские пресеты. Но я не грущу на этот счёт. Я искал что-то, чего не сможет сделать каждый. И эта экскурсия в какой-то момент подошла к концу.
Ханс-Хассо Стамер: На рубеже событий все закрутилось в каком-то бешеном водовороте. Тут ты или говорил, что теперь я начинаю заново, или же у тебя просто не было сил. Честно говоря, у меня просто не хватило воли. Я начал писать стихи и играть на пианино.
Ян Билк (Servi): Работа в церкви всегда была оппозиционной. Будучи церковной группой, мы не подвергались репрессиям, все у нас было нормально. Но только что нормально?! Непонятно с чем сравнивать, если бы всё было по-другому. Мы только замечали, что где-то была стена и дальше хода не было. Все окружали непроходимый туман. В тумане нельзя умереть, и не обязательно в тумане тебе станет плохо, но туман мешает обзору. И этот туман сформировал целый этап в нашей жизни. В любом случае, я рад, что это все давно закончилось.
Кто они:
Райнхард Лакоми
Родился в Магдебурге в 1946 году и прославился в ГДР пластинками с записями детской музыки, джазом и роком. Но в 1981 году Лакоми первым в стране выпустил пластинку с электронной музыкой Das Geheime Leben. Музыку, согласно описанию на пластинке, он сыграл на: «электронных инструментах, меллотроне и пианино». В 1983 году вышла вторая пластинка, The Dream of Asgard, а в 1985 году в сотрудничестве с Райнером Олеаком концептуальный альбом на тему времени. Вместе с женой он занимался производством детских тарелок вплоть до своей смерти в марте 2013 года.
Вольфганг «Пауль» Фухс (Pond)
Родился в Пренцлауэр Берге в 1948 году и был самым коммерчески успешным электронным музыкантом ГДР. Фухс основал Pond в 1978 год, и с 1981 года сосредоточился вместе со своим коллегой Харальдом Витковским на инструментальной электронной музыке. В 1984 году выпустил дебютную пластинку Planet Wind, затем в 1986 году Auf Der Seidenstrasse, а в 1990 Maschinenmensch. Pond выступали в одинаковых комбинезонах и при поддержке лазерного шоу. После падения Стены Фухс какое-то время проживал в Евродани. Сегодня он снова занимается электронной музыкой и организует выставки художников ГДР.
Франк Фехсе (Key)
Родился в 1953 году в деревне неподалёку от Котбуса. В 1984 году вместе с Андреасом Фрегином основал группу Key. Они были самыми попсовыми из электронных музыкантов ГДР и играли всё «от Баха до брейк-данса». Key даже задействовал брейк-дансеров во время одноименного альбома, вышедшего в 1988 году. После переворота, превосходный пианист Фехсе играл на круизных лайнерах и довольно много гастролировал. Сегодня он играет на фортепиано, клавишных, цифровых аккордеонах на выставках, организуемых Roland.
Ян Билк (Servi)
Родился в 1958 году и вырос в Баутцене. В 1975 году он основал церковную рок-группу Servi Pacis с Томасом Навкой. Группа выступала на церковных службах и церковных молодёжных встречах. В 1986 году группа выпустила дебютный альбом Servi: Return from Ithaca. В 1988 году вышел Pos De Deux In H. После падения Стены Билк и Навка основали издательство, в котором выпускают пьесы и мюзиклы. С 1995 года иногда Servi дают концерты. Сам Билк сделал в подвале своего дома студию звукозаписи и является менеджером своей дочери, которая известна как один из игроков на терменвоксе.
Ханс-Хассо Стамер
Родился в 1950 году в деревне на земле Бранденбург. В детстве научился играть на фортепиано, но вместе с этим любил заниматься радиоэлектроникой. Позднее он изучал информационные технологии и самостоятельно построил себе синтезатор. С 1980 года выступал сольно с программой Live Electronics и был ведущим двух передач: Kontakt об электронной музыке и Datebank о компьютерных технологиях. Его первый сольный альбом назывался Digital Life у которого обложка была выполнена в стиле компьютерной графики, но вышел под самый конец ГДР и потому прошёл незамеченным. Сегодня Стамер работает учителем фортепиано.
Райнер Олеак
Родился в 1953 году и изучал фортепиано и композицию в знаменитой Берлинской музыкальной академии Ганна Эйслера. В качестве клавишника играл прог-рок в различных группах, в 1985 году вместе с Райнхардом Лакоми записал концептуальный альбом. Сегодня Олеак сочиняет музыку к фильмам и телесериалам. Он же продюсирует успешное шоу Ostrock in Klassik и руководит красивой студией на первом этаже своего дома.
Юлиус Кребс
Родился в 1954 году в Сталинштадте, сегодня Айзенхюттенштадт. Кребс был поклонником Emerson, Lake & Palmer и Genesis и свой сольный проект JSE начал в 1981 году. Он руководил собственной студией и до 2001 года был тестером продукции компании Roland. Сегодня пишет книги по синтезаторам, переводит руководства, поддерживает ещё одну небольшую домашнюю студию и некоторое время назад записал сборник на Кубе. Помимо этого, выпускает и диско-хиты 80-х.
Три важных электронных альбома
Райнхард Лакоми: Das Geheime Leben (1981)
Первая пластинка с электронной музыкой выпущенная в ГДР. С её элегическими синтезаторными экскурсиями (заглавная работа длится 21:15 минут) на неё явно заметно повлияли Tangerine Dream и Клаус Шульце. Мрачный меланхоличность с вкраплениями синтезаторного тумана словно перемещает Детройт в Восточную Германию. Примечательно, что в сопроводительном тексте говорится о «космическом стремлении к тоске». Это серьёзная работа, открывшая множество дверей.
Pond: Platten Wind (1984)
Крупнейший электронный музыкальный хит ГДР, проданный тиражом свыше 100 000 экземпляров и постоянно звучавший по телевидению. И да, 100 000 граждан ГДР не ошиблись – в общем-то это лучший, на сегодня, альбом той эпохи. Заглавная работа длится 18:30 минут и запоминается звёздной мелодией посреди брейковых фанфар и поп-структуры. Более компактная Cassiopeia со своими ведущими октавными басами и бурлящими мелодиями и сегодня может сработать на некоторых танцполах.
Сборник Kleeblatt № 14: Electronic Pop (1985)
Этот сборник представил слушателям ГДР четырёх новичков, работавших в эстетике электроник-поп. Так, здесь присутствуют работы Юлиуса Кребса (качающее диско-буги, синтетический даунбит), Key (футуристический фанк и даже есть симуляция скретча) Ханса-Хассо Стамера (легковесная синтезаторная элегия) и Вольфганга Паульке (своеобразная версия гдровского краутрока). Заполучить пластинку не очень легко, но зато она послужит отличным введением в тему.
13 августа 2019 года
Флориан Зиверс