«Я знаю о дружбе больше, чем о каком-либо ином предмете». Мишель Монтень.
Определенные знания открываются нам в определенные моменты эволюции нашей личности. Обычно их открывают люди, появляющиеся в жизни в тот самый момент, когда мы позволяем им влиять на себя. Естественно, это можно позволить только тем, кому мы верим до глубины души. И даже более поздние события и предательства не изменят такого положения дел.
С детства я мечтал о встречах с умными людьми. Мне слишком быстро надоедают серость и стереотипность мышления. К тому же у меня всегда было подспудное ощущение, что мне чего-то не хватает: нет, не формального научного образования, а словно какой-то частицы пазла, маленького фрагмента, который позволит мне увидеть картину целиком. Два человека дали мне это ощущение. Моя жена Ута, свет моей жизни. И Клаус Визе.
Клаус был моим близким другом на протяжении 35 лет, и я со всей откровенностью могу сказать, что знаю о нем очень много. Я не избегал того, чтобы привлекать внимание Клауса к некоторым аспектам его собственной личности. К вещам, на которые он сам либо не обращал внимания, либо не хотел их замечать. Он категорически отвергал мои попытки такого рода. Не знаю, насколько широко известна информация, что мы с ним более-менее непрерывно на протяжении десятилетий экспериментировали вместе со звуком.
Около 35 лет назад я и Ута жили в 3-х комнатной квартире в Мюнхене в районе Харлахинг, рядом с американскими казармами, у шоссе. На протяжении восьмидесятых годов почти каждый вечер, около девяти часов, Клаус приезжал к нам и оставался до трех ночи. Кроме двух-трех зимних месяцев, когда он обычно уезжал в Индию. Ута готовила ему ужин и приносила чай. Затем он рассказывал. Ранним утром, когда мы все уже уставали, он садился в свой «Фольксваген-жук» и возвращался к себе домой в Весслинг, где он снимал студию и комнату для медитаций. Я многое должен Клаусу за его рассказы. Как распознать состояние транса? Как создать и понять в себе внутренний космос?
Клаус был Новым человеком, протагонистом Нового века (New Age) – века освобождения и альтернатив, бунтов, века новых философских систем. Каждый, независимо от своего происхождения и культурных традиций, может включиться в этот Новый Век. Для меня были важны две вещи: во-первых, он научил меня ценить свой собственный уровень развития, и, во-вторых, не отождествлять себя с недостойным. Он научил меня различать «проекцию» и фактическую духовную реальность. Это стало для меня главным, даже с точки зрения дня сегодняшнего. На Facebook я недавно узнал, что Клаус Визе был суфийским мудрецом, мультиинструменталистом и участником группы Popol Vuh. «Это любопытно, – подумал я, – и забавно». (Не стоит принимать на веру все, что написано в Википедии).
Клаус обладал огромными интеллектуальными способностями и высокой энергией концентрации. Возможно, он был умнейшим изо всех когда-либо встретившихся мне людей, хотя он всегда настаивал, что «существуют различные типы интеллекта». Он обладал замечательным чувством юмора – и это опровергает представление о том, что немцы лишены его. Юмор Клауса был тонким и мог создавать самые абсурдные контексты, систему перекрестных ссылок и противоречий – и все это за долю секунды, а потом выявить космические аспекты предмета беседы, который только что поверг тебя в смех. Конечно, если Клаус был в хорошем настроении. Если нет, он мог капризничать, спорить со всеми и обо всем, превратиться в лгуна-мечтателя и пессимиста.
Некоторые сцены предстают передо мной, как дежа-вю. Поездка в Берлин на «жуке». Нас остановили и задавали нам вопросы ГДР-овские пограничники. Ранним утром около Магдебурга, когда его длиннополый индийский сюртук-ширвани колыхался под порывами холодного ветра, Клаус совершил безуспешную попытку загипнотизировать пограничников. Или его попытка сыграть в Карлоса Кастанеду: «Я наблюдал за вОронами – по приметам нас ждет суровая зима». Снег в том году не выпал. Это было году в 1984 году. Однажды в Индии он с холодной улыбкой на устах отверг четки Ошо, которые протянул ему сам Мастер и, вежливо поблагодарив, вернул четки «Просвященному».
Затем была смелая попытка загипнотизировать движениями пальцев моего наставника в игре на ситаре Имрат Хана во время концерта в Берлине. Тот всего лишь моргнул разок-другой и продолжил играть. Попытка Клауса загипнотизировать работников бакалейного магазина так, чтобы невидимым выйти оттуда с полной тележкой, также не удалась.
Клаус серьезно интересовался музыкой, искусством и проблемами духовного развития. По сути это и была его жизнь – на это и были направлены все его способности. Но его натуре была свойственна и нетерпеливость, такая жуткая немецкая черта характера: стремление заставить произойти и ускорить события, когда надо было всего лишь дождаться, чтобы они случились естественным путем. Мне нравилась его очарованность всем, что выходило за рамки обычного. Все, что шло против течения работоголической немецкой обыденности, немедленно привлекало его внимание. За десятилетия он прошел по нашей планете расстояние, достойное Свена Гедина [шведский путешественник по странам Востока]. С железной волей и настойчивостью он пытался найти и увидеть каждого великого святого, суфия или йога в Иране, Афганистане и Индии.
У Клауса была уникальная способность срывать завесу с глаз человека, чтобы тот мог узреть разницу между людьми, действительно стоящими на высокой степени духовной эволюции (они, как правило, оставались неизвестными широкой публике), и популярными гуру, от общения с которыми в возникали смешанные чувства, но при этом ты не мог определить, что бы эти чувства значили. Одним-двумя короткими замечаниями Клаус делал эту разницу очевидной для тебя. Так, он обратил мое внимание на личность и работы Мехер Бабы (Meher Baba).
С увлеченностью и почти сверхчеловеческим терпением он сидел и слушал сочиненные мною новые произведения, отмечая их сильные и слабые места, предлагая возможные решения, всегда подтверждая мое эстетическое вИдение, часто выказывая при этом огромный энтузиазм. Он вдохновил меня поверить в минималистические аспекты музыки. Что случается, когда ты погружаешься в обертоны музыки больше, чем на 20 минут? Описательно-иллюстративные моменты искусства и музыки New Age представлялись ему уродливыми. Во время наших совместных музыкальных сессий я редко ощущал что-то похожее на соперничество: мы настолько были погружены в звук, что соревнование, столь привычное для совместно работающих людей в современном мире, автоматически исключалось. Больше всего в сегодняшнем мире мне не хватает человека, способного быть рядом и следовать за мной к еле заметным и далеким закоулкам моей «псюхе» (души). Возможно его характер – Луна в четвертом доме знака Водолея – делал это возможным. Во всех политических и философских спорах здравый смысл всегда оставался его основным ориентиром.
Небольшая вставка – вне текста эссе.
«Году в 2004 Клаус Визе и я говорили про Ирак. Я сказал: «Ну, кто знает, может быть у Саддама есть, где-нибудь припрятанное, химическое оружие…» Клаус ответил: «Я боюсь, что ты стал жертвой пропаганды». Это был один из многих случаев, когда он просветил меня».
Продолжим дальше.
Все предположения и измышления на свой счет он с ходу отметал – иногда справедливо, иногда – нет. Мы оба провели детство в предгорьях Альп, возможно, это было основой нашего взаимопонимания.
Суфийский мудрец.
Мы всегда должны придерживаться правды, особенно, когда речь идет о высочайшем принципе человеческой жизни – о дружбе. Дружба означает, что вы оставляете позади себя остров уединения и предлагаете кому-то свое доверие, кому-то, кого вы уважаете и от кого вы ожидаете помощи, и кому вы в свою очередь готовы оказать помощь, если она потребуется. Вы делитесь знаниями, неудачами, шутками, разделяете абсурдность ежедневного бытия. Однако вы должны видеть это человека со всею ясностью (и это очень важно).
Как я уже говорил, Клаус был представителем нового времени, новой расы: расы вселенского братства Эры Водолея. Но меня коробит, когда кто-то говорит о Клаусе как о суфийском мудреце. Главная характеристика суфия – скромность. Клаус, напротив того, был весьма любопытен и охотно вмешивался в дела других. Как многие Водолеи, он был мастером на все руки, оставаясь при этом дилетантом во всем. Он был все и ничего. Он хотел быть сразу со всеми и играть при этом важную роль.
Он с гордостью получил ученую степень по психологии, но идея работать терапевтом казалась ему ложной, да и требующей слишком тяжелой отдачи. Лучше стать профессионалом по чему-то из Индии. Модным суфием. Суфием в рамках бунтарского мира Фазаля Инайат Хана (Fazal Inayat Khan), чьи занятия он посещал и кто, возможно, дал ему разрешение (что-то вроде франчайзинга) практиковать суфизм в понимании Фазаля. «Неприятности – это хорошо. Если ты торопишься – иди в обход».
Что меня всегда поражало, так это то, что для Клауса другие люди всегда оставались теми, кто должен принять на себя унижения, трагедии и трудности как желаемое, тогда как сам он предпочитал занимать более выгодное положение сверху – как врач над больным. Что бы ни случалось – кинофотосъемки, музыкальные или политические проекты, Клаус всегда оказывался там. Что приводит нас к следующему мифу, порожденному Википедией.
Участник группы Popol Vuh.
Нет, он им не являлся. Но у Клауса был автобус «Фольксваген», а у Флориана Фрике такого не было. Флориану был нужен кто-то типа роуди, который забирал бы усилители и «Фендеры», взятые напрокат сидевшими на героине гитаристами группы Денни и Конни, кто-то, кто доставлял бы оборудование из церкви Святого Петра в студию «Бавария». В знак благодарности Клауса фотографировали вместе с группой с привезенным из Индии старым ситаром в руках. Поскольку Флориан был щедрым человеком, а слово «тампура» звучало экзотически, и при этом каждый считал, что умеет играть на тампуре, Клауса упомянули как музыканта Popol Vuh на обложке пары дисков. Вот и все, что касается участия в Popol Vuh.
«Антониони хотел снять со мной фильм, но я отказался». Конечно, Клаус, он хотел. «Я ушел из политической жизни – за мной следили спецслужбы». Несомненно, Клаус. (В отличие от Клауса я завершил тяжелый и временами унизительный семилетний курс обучения у сурового индийского мастера).
После того, как я вернулся из Лондона и Индии в Мюнхен, в середине 1970-х я стал давать концерты индийской музыки. Клаус появлялся на них и предложил свое сотрудничество в качестве исполнителя на тампуре. Когда во время концерта он стал производить странные пассы руками во время моей игры, привлекая внимание публики и нарушая мою сосредоточенность на музыке, я понял, что далее работать с Клаусом на концертах не стоит. Клаус разгневался, и с тех пор, если какой-то знакомый умирал от рака или СПИДа, он всегда находил что-то общее между нами – покойный родился в тот же день, что и я, в той же лунной фазе, тот же акцидент. «В следующий раз, когда наступит та же фаза, возможно, погибнешь и ты». Если воспринимать такие заявления всерьез – то будешь жить в страхе. Но, в конце концов, эти слова просто раздражали. Поневоле возникал вопрос: зачем Клаусу все это нужно?
«Я безжалостен», – говаривал Клаус, подражая Г.И. Гурджиеву. Однако это качество он проявлял только тогда, когда сам не нес ответственности за происходящее – все трудности доставались другим. Однажды я организовал концерт Джамала Уддина Бхатрия (Jamal uddin Bhartyia) и подписал все официальные бумаги. Клаус вознамерился нелегально расклеить афиши. Я смел и беспощаден! Конечно, если речь не шла о собственных интересах. На встречах со своими издателями, когда ставкой была его деловая репутация, вы вряд ли бы узнали «безжалостного» Клауса.
Однажды, когда после организованного мною концерта Гурубхай Нишат Хан (Gurubhai Nishat Khan) сходил со сцены с инструментом, и концерт был потрясающим, Клаус подошел к нему и сказал: «Это было неудачно». Жесткость Клауса проявлялась и достигала пика, когда он звонил у наших дверей зимними ночами. Он был в компании с Тедом де Йонгом, которого он пригласил из Голландии для совместных записей. Клаус просто ввалился в дом и сказал Уте: «Теду срочно нужно горячее питание». Ута тогда работала на тяжелой и утомительной работе в прокате машин. Она должна была вставать в семь утра и при минус десяти ехать на машине на другой конец долины реки Изар (север Мюнхена). Получилось, что именно Ута практиковала высокие принципы суфизма: гостеприимство и сострадание, и приготовила двум эгоистам обед среди ночи.
Мультиинструменталист.
За все 35 лет нашей дружбы я не мог избавиться от чувства, что Клаус мне немного завидовал. Может быть, я его даже чем-то пугал. «Мистер Ал Громер Хан весьма искренен». Временами отношения у нас были как у ван Гога и Гогена, Теру и Найпола. Может быть, он завидовал моей одержимости музыкой, с которой я пришел в этот мир, идеализму и наивности, с которыми я поставил все в своей жизни, вопреки всему, на одну карту – карту музыки. После долгого разговора на эту тему с Утой я понял, что у нее возникло схожее впечатление. Что приводит нас к «мультиинструменталисту» Клаусу Визе. Вот я и говорю: Клаус был плохим поваром и музыкантом, который не мог ни петь, ни держать бит. Когда он говорил «музыкальный ключ», то подразумевал тембр. Нет, он не был мультиинструменталистом, по-настоящему он не умел играть ни на одном инструменте, кроме тибетских чаш.
Лет тридцать тому назад было модным увлекаться Индией и держать дома один-два ситара, таблу или коллекцию тибетских поющих чаш. Они лежали рядом с матрасом, и можно было побарабанить в перерывах между косяками. Девушки-хипповки были не слишком взыскательными слушательницами. Психотерапевты затем позаимствовали у хиппи эту привычку.
Году в 1975 я показал Клаусу постановку рук на тампуре, показал, как правильно настраивать инструмент, чтобы услышать обертоны. Затем он вернул все эти знания мне, но уже в компании друзей и знакомых.
Но при этом он НА САМОМ ДЕЛЕ ощущал энергию разных типов музыки, ощущал, сколько времени эта энергия держится, и когда она исчезает. Это качество Клауса очень важно, если вы работаете с медитативной музыкой. С другой стороны, духовная вселенная Клауса состояла из вещей, которые он осмысливал в типично германской манере и претворял теорию в практику. Трагедия заключалась в том, что он относился к музыке, как иные люди относятся к научному знанию: сначала изучил теорию, затем – поставил опыт. Только с хорошей музыкой это не срабатывает.
Да, речь здесь идет о том своеобразном типе насильственного внедрения в искусство и в саму жизнь теоретически изученного материала, который превалировал у Клауса Визе, хотя, слава Богу, и не в таких масштабах и формах, что у Пьера Булеза, Мессиана и (прости, Господи) Штокхаузена.
Как я уже упоминал, на протяжении десятилетий Клаус проводил у нас вечера и ночи, зачастую до четырех утра. Обычно он звонил во время моих утренних музыкальных занятий с ситаром и предупреждал, что приедет к семи вечера. Но так и не появлялся. Весь вечер я и Ута проводили в ожидании звонка в дверь – ничего. Так проходила целая неделя. Наконец, в уикенд, когда у нас уже были гости, раздавался звонок. Клаус тихо поднимался по лестнице и замирал в дверном проеме, привлекая внимания к себе. Разговоры замолкали. Теперь все смотрели только на него, а он в театрально-суфийском трансе возводил взор к небесам, и мое ощущение неловкости от происходящего достигало болезненного уровня. Затем следовали диалог, рассуждения, дискуссии, когда он бомбардировал гостей информацией с настойчивостью следователя. В течение нескольких часов говорил только он. Интеллектуально, в диалоге, Клаус любого клал на лопатки. Как это свойственно многим одиноким людям, Клаус рассказывал историю за историей. Он охотно рассказывал там и тогда, когда аудитория была заинтересована, и место было подходящим. Пока он говорил, я готовил гостям чай, слушая при этом вполуха, чтобы не потерять нить беседы, его байки о приключениях, его теории, отчасти позаимствованные из книги «Мистические измерения ислама» (Mystical Dimensions of Islam) Анн-Мари Шиммель (Schimmel), но при этом интуитивно переосмысленные Клаусом. Случались и интеллектуальные поединки, и новые открытия в ходе споров. Все это было сдобрено порциями смеха и шуток перед лицом абсурдности человеческого бытия в наш материалистический век.
Суфийский мудрец.
Щедрость не была свойственным Клаусу атрибутом суфия. Насколько я помню, за три десятилетия общения однажды он принес с собой мороженого для Уты и угостил меня кофе, когда мы случайно встретились на Леопольд-Штрассе в 2002 году. Клаус был бережлив до такой степени, что подобные события запоминались надолго. Источники его доходов всегда оставались смутными. Партия старинных индийских тканей, которую он привез из своих странствий по Индии и продал Мюнхенской опере для украшения здания, едва ли представляла собой коммерцию тех масштабов, что могла окупить билеты на самолеты, путешествия по Индии, оплату жилья и уплату налогов. Ходили слухи, что Клаус получил приличную долю наследства от отца, но это его частное дело, хоть Клаус и имел обыкновение утверждать, что материальное благосостояние свалилось на него чудом.
При этом Клаус Визе существовал в нескольких обличьях – не в одном, не в двух, а в целой серии.
Клаус Визе менял обличья, как змея меняет кожу, в зависимости от окружающих людей, обстоятельств и контекста его общения. На протяжении десятилетий он наездами жил у гостеприимных хозяев, производя на них впечатление своими знаниями и «волшебной аурой» лишь для того, чтобы в итоге неожиданно распрощаться в тот момент, когда все уже рассчитывали в жизни только на его мудрость. Он оставлял за собой пустоту и перемещался на следующую станцию. В тот момент возникло двое или трое эпигонов, клонов, франчайзеров образа Клауса Визе, использовавших те же приемы произведения впечатления на людей, однако же не обладая при этом гением и юмором Клауса. Вскоре я понял, что мои отношения с людьми, которым я представил Клауса, начинают портиться.
Среди атрибутов суфийского мудреца не числится и осознанная несправедливость по отношению к людям. В случае с Клаусом меня покоробило его поведение во время визита к нам моего американского продюсера Стивена Хилла в начале 90-х. Наш американский гость только прибыл, когда в 9 вечера, как обычно, к нам пришел Клаус и, не обратив внимания на Уту, прошел мимо нее и направился прямо к знаменитости с Hearts of Space, дабы с энтузиазмом выразить пространное приветствие.
В какой-то момент возникало подозрение: неужели сострадание, смирение и любовь оставались для Клауса Визе всего лишь теоретическими познаниями? Был ли способен герр Визе ощущать любовь? И если речь идет о любви, то, как насчет секса? Он не мог изначально допустить потери контроля над собой (с чем и ассоциируется секс). Видимо эта его черта может объяснить поведение человека, который очевидно жил монашеской жизнью. Опять же, ходили слухи. Коллеги-психотерапевты направляли к нему молодых дамочек для терапии и «наставлений». Зачастую в разговорах он упоминал о своей «девушке», но я и Ута либо не успевали познакомиться с этими женщинами, либо знакомство оказывалось весьма кратким и случайным. Как правило, все его отношения с дамами завершались скорым и резким разрывом. Постепенно мне стало казаться, что его подавленная сексуальность находит выход в воздействии на меня: Клаус стал пытаться поощрять во мне низменные порывы. Этому нужно было положить конец. В середине 90-х я разорвал с ним отношения. Мне хотелось обрести спокойствие вне сферы его влияния. Разрыв длился почти десять лет. Мы с Утой жили в районе Вальдхаузер, в уединении Баварского национального парка. Лишь однажды я случайно встретил его в городе, и Клаус угостил меня кофе.
Не думаю, что был кто-то, критиковавший Клауса сильнее меня. Сомневаюсь, что кто-то оказал ему такое же сопротивление в личных отношениях. За долгие годы он прошел путь от модного суфия до эксперта по ритуалам Агнихотра и снова вернулся к исламу. В индуизме он практиковал различные садханы (духовные практики) различных духовных традиций. Так поступали многие мистики, особенно в тантризме. К тому времени, когда его заставили покинуть свои покои, почерневшие от постоянного воскуривания благовоний, «профессиональный индиаман», романтик и загадочный торговец индийскими коврами и тканями на задворках общества превратился в старика, которого отделяли уже два или три поколения от эпохи хиппи (в рамках которой он сформировался). Когда во всем мире каждая культура в поисках идентичности стала обращаться к своим корням, Клаус обратился в ислам. При любой возможности Клаус упоминал о своей «работе над переводом Корана». Проблема заключалась в том, что он не знал арабского. Клаус упоминал и о суфийском шейхе, под чьим руководством он осуществлял перевод. Имя шейха осталось в тайне. Была ли это еще одна отчаянная попытка найти свою новую идентичность? Кэт Стивенс обратился в ислам, когда слушатели потеряли интерес к его концертам, Боуи стал буддистом, Леннон и Маккартни общались с Махариши – ниша ислама оставалась еще неосвоенной. Позже кто-то заметил, что всю жизнь Клаус вел борьбу с тяжелой формой депрессии.
С 2005 года мы виделись редко. Он убрал из своей комнаты все картины и книги. Только арабская вязь по стенам. И единственной книгой в его комнате был Коран. Во время его последнего визита ко мне, по моему осенью 2008 года, я увидел в нем признаки неуверенности в себе. У меня перед глазами стоят сцены: Клаус покачивается на кресле в моей комнате, напряженно пробует различными путями произвести на меня впечатление, чтобы нам снова стало весело, как в былые дни. Я не понял, как к этому отнестись.
Позже я попытался обобщить все темы, накопившиеся за десятилетия в наших отношениях, в романе Jimi of Silence. Поскольку Клаус часто заигрывал с темами смерти («Ты слышал: Георг Дойтер умер! Махариши умер!» [и все это в 1985 году]), то я подумал, что образу, моделью для коего послужил Клаус, предстоит в романе умереть – мне хотелось подразнить Клауса. И в тот же день, когда роман вышел в свет, мне позвонили: «Клаус Визе умер». Странное совпадение. Но это была его карма, не моя.
Я был потрясен и опечален. И я все еще опечален. Мне казалось, что он будет всегда. Где-то в маленькой комнатке, снятой брошенной девушкой какого-нибудь приятеля, с тихим позваниванием тибетских поющих чаш. И мне его не хватает – шесть лет спустя. Мир тебе, брат.
29 января 2015 года.
Огромное спасибо герцогу Альба с сайта klem.ru