У него детские глаза. Детские в своей серьезности ко всему, что он видит и слышит. Сдержанный до замкнутости и застенчивый в жизни. Медлительный, не любит путешествовать, а тема движения, в изумляющей новизне вариаций, присутствует почти в каждом его произведении. Несмотря на образ затворника, для тех, кому посчастливилось узнать его близко, Эдуард Артемьев – скорее, Паганель Жюля Верна: умный, острый, и в то же время мягкий и деликатный порой в довольно трудных вещах, с которыми постоянно приходится сталкиваться людям таланта.
Артемьев – пионер электронного саунда в нашей стране. На протяжении многих лет, когда занятие электроникой считалось в СССР чем-то вроде чудачества, он широко использовал возможности студийных технологий, пропагандировал электронную и рок-музыку. Эдуард Николаевич много работал в жанрах арт-рока, рага-рока, симфо- и электронного рока, многие его работы вошли в «футуристические» саундтреки. С самых ранних сочинений этого композитора всегда интересовал образ пространства, со своей стихией и тайной. Его музыкальные метафоры поражают космогоническим размахом, вулканической мощью. Разговаривая с Артемьевым, все время ловишь себя на том, что хочется перейти на какой-то торжественный слог: видимо, так работает магия имени. Композитор явно замечает это и слегка подсмеивается.
Эдуард Николаевич, так какая она – Вселенная Эдуарда Артемьева?
Татьяна Егорова, автор книги «Вселенная Эдуарда Артемьева», помня знаменитую фразу: «Каждый человек – это целая вселенная», справедливо решила, что и я могу быть не обделен обладанием последней. Так что все дальнейшее содержание книги посвящено утверждению этого постулата. Только читатели и слушатели могут сделать свой вывод о наличии или отсутствии у меня неких особых свойств и качеств, выходящих за пределы моей физической оболочки. Я с интересом выслушаю их мнения на этот счет.
Вашу музыку нельзя подогнать под рамки какого-то одного стиля или целого направления, и, тем не менее, ее невозможно спутать ни с чем.
Индивидуальность и стилистика любого человека, вставшего на путь сочинительства, в конечном счете, есть цепочка неких предпочтений – как в самой музыкальной речи, так и в выборе приемов и техник в изложении своих идей. Степень яркости и новизны оных и определяют притягательность или неприятие творений, вышедших из под пера, клавиш или других медиаторов сочинителя. Мои предпочтения в музыке в период обучения в музыкальном училище сформировались под влиянием А. Скрябина и Дебюсси, а в консерватории – И. Стравинского и П. Булеза.
Все это – традиционные академические композиторы, но что Вас привело в электронику?
Моя музыкальная стезя круто переменилась сразу после окончания Московской Консерватории в 1960 году, когда я познакомился с Евгением Мурзиным – гениальным ученым, инженером-баллистиком, хорошо известным в военно-технических кругах разработками алгоритмов по перехвату движущихся целей, создателем уникального синтезатора АНС. Тогда он возглавлял конструкторское бюро в одном из закрытых НИИ. После нескольких встреч Евгений Александрович предложил мне работу в его отделе по теме связанной с синтезом звука, и в частности, на синтезаторе АНС, промышленный образец которого там разрабатывался. Сейчас часто спорят, кто первым построил синтезатор – Мурзин или американцы. Это, видимо, произошло одновременно. Но американцы сделали свой синтезатор «Марк-1» и «Марк-2» на базе первых больших ЭВМ. Синтез и исполнение музыки кодировался на перфоленте. А на фотоэлектронном синтезаторе АНС мы рисовали звук от руки или специальным устройством – кодером, которым наносили линии на стекле, покрытом черной краской, названной Мурзиным «партитурой». Этот метод давал широкие возможности для импровизации и был ближе нам – гуманитариям, традиционно работающим вручную. Рисованный звук на АНС’е – это единое двумерное поле исполнения и синтеза, позволяющее автору видеть все произведение целиком в его динамике, спектральном составе и все это заключено в единую исполнительскую макрографику. Мурзин применил в своем инструменте сначала 72-х, а позднее 144-х ступенную темперацию (12 градаций в полутоне), которая точно отражала обертоновые ряды, таким образом, сочетая в себе возможность моделирования любой из известных музыкальных систем (например, индусскую шрути) и функции аддитивного синтеза («сборка» тембров из отдельных обертонов). В каком-то смысле это было революцией. Но эта революция ничего не отменила и так сказать, не потрясала основ. В музыке родилось совершенно новое и яркое направление. Со своей технологией, инструментарием и эстетикой все более и более влияющим на культуру и не только музыкальную.
Вы вряд ли тогда могли себе представить, насколько многообразной станет электроника со временем.
Я хочу пояснить, как я понимаю и представляю себе это направление с его гигантским, а может быть и не ограниченным потенциалом. Для меня это – глобальный феномен, охватывающий весь звуковой мир, нас окружающий, и где акустическая академическая музыка и всякая иная музыка является частным случаем этого всеобъемлющего звукового мира. Технология и техника, которыми располагает, в настоящее время, и оперирует электронная музыка, дает нам почти абсолютную власть над звуком и пространством. Кстати, возможность оперировать пространством и им управлять никогда ранее музыкальное искусство не знало, а это – колоссальный резерв развития и воздействия музыки вообще. Поле электронной музыки расширяется лавинообразно, и этот процесс необратим. Оно влияет на все, что связано со звуком.
А как выглядит в Вашем восприятии современная музыкальная среда?
Современная музыкальная среда – это тысячи школ, течений и направлений; и я предполагаю, что средства и технология электроники способны снова объединить их в единую мощную реку – музыку, такую же цельную, какой она была во времена Моцарта. И это должна быть поистине новая музыка, так как таковая всегда рождалась вместе и на основе новых технологий. Так, темперированный клавир вызвал к жизни музыку Иоганна Себастьяна Баха. Музыка – состояние души, выраженное в звуке, и в этом смысле неважно, какими средствами оно достигается: это может быть и простое «пиликанье» на губной гармошке, и звучание большого симфонического оркестра. Есть музыка, которая рождает чувства (например, Бах) и музыка, в которой чувства заложены автором (Чайковский). Музыка Баха – это поток энергий, резонирующий с эмоциями слушателя, из которых он создает свои собственные образы. Музыка, так сказать, с «авторскими чувствами» – более «доступна». Слушатель сопереживает с автором и следует за ним без собственной «работы души», но сопричастность к сокровенным переживаниям другой души есть величайшее таинство сравнимое с прикосновением к тайнам Бытия.
Таким образом, Ваша космогония – это не формула речи, это описание действительных процессов?
Евгений Александрович Мурзин как-то в разговоре высказал мысль, что человечество на своем историческом пути в разных целях использовало колебания естественных сред: колебания воздуха, струны, твердых тел, колебания электрического тока. Значит, когда-нибудь смогут уловить колебания души и сделать для нее инструмент. Можно будет управлять душами. Но это – уже вопрос нравственный: управление, дирижирование человечеством. Вряд ли Бог такое допустит. Однако сближение музыки с «колебаниями души» неизбежно. Тем более что в музыке наблюдается кризис традиционных жанров. На мой взгляд, пришло время мистерий. Действа, способного глубоко воздействовать на людей. Для этого потребуется колоссальная техническая мощь. Это будет стоить дорого, придется строить совершенно новые залы, со специальной акустикой, со скрытыми, так называемыми аморфными, экранами. Их не видно, но у каждого зрителя возникает иллюзия реального присутствия действующих лиц непосредственно рядом с ним. Впрочем, в идеале в мистерии не должно быть сцены и зрительного зала вообще. Зритель – тоже участник действа.
А в чем для Вас состоит основная привлекательность работы с электроникой для композитора?
Электронная музыка открывает удивительное поле для творчества композитора, чувствуешь себя всемогущим – хотя это и иллюзия, но очень сладкая. Впрочем, и работа с традиционными инструментами может быть оригинальной, но музыка новая, по моему убеждению, может быть создана только с новыми средствами в синтезе с накопленным опытом всего культурного наследия человечества. Еще одно серьезное потрясение я пережил, когда в конце 60-х годов прошлого столетия познакомился и для меня открылся ослепительный мир рок-музыки – King Crimson, Pink Floyd, Genesis, Gentle Giant, Chicago, Uriah Heep. Мощнейшая энергетика, открытые эмоции, неслыханный мною доселе звуковой поток этих групп меня всецело захватил. Таким образом, классика, электроника и рок-музыка – вот те три источника, под влияниями которых я сформировался как музыкант.
В какой, на Ваш взгляд, профессии Вы могли бы найти себя, помимо музыки? Например, у Вас не возникало желания взяться за кисть или наблюдать за залом из-за кулис?
Сейчас я не представляю себя в иной профессии, чем музыкант. Но бывали моменты, когда я видел себя, сидящим за последним столом в бухгалтерии – сидишь, до тебя никому нет никакого дела, и ты выводишь какие-то цифры, а сам «витаешь в облаках».
В чем Вы находите вдохновение? Или Вы способны вызывать его, снимая тяжесть с сознания движением собственной воли, независимо от окружающих обстоятельств?
Вдохновение – это заезженное слово, и я не очень-то представляю, что за ним стоит. Потому я нигде его не ищу. Бывает, приходит какое-то волнение во время работы и ощущение удачи, но это бывает очень и очень редко. Убежден, что каждый человек слышит внутри себя или звучащую в каком-то гипотетическом пространстве музыку, или поток звуков. Отдельные люди получили дар выхватывать, фиксировать из этого потока некие фразы или в хаосе звуков услышать логику и организовать их, допустим, в мелодию. В такие моменты может возникнуть ощущение счастья – такой дар мы и называем композиторским.
Наверное, следующий вопрос Вам уже наскучил, но все же – отчего Вы предпочитаете киномузыку созданию самостоятельных музыкальных альбомов?
Создание серьезного альбома требует немалой финансовой поддержки: оплата оркестра, солистов, большой студии, звукорежиссера, инженеров-программистов, организатора всего цикла работ и еще многое другое, что сопутствует процессу реализации проекта. Кинематограф все это берет на себя и предоставляет все необходимое, что потребуется. В моей практике было только два случая, когда фирма «Мелодия» заказала мне два альбома – «Ода доброму вестнику» и «Тепло земли» – и третий случай, когда голландская компания Budisc в 1989 году предложила мне издать альбом Solaris, The Mirror, Stalker с музыкой по мотивам одноименных фильмов Арсения Тарковского. Отдельно стоит двойной альбом «Преступление и Наказание», запись которого полностью профинансировал и издал продюсер Александр Вайнштейн.
О работе, над какими фильмами Вы могли бы сказать, что она была трудной, но интересной?
О любом кинофильме, музыку к которому я сочинял могу сказать, что работа была трудной и интересной. На каждой кинокартине я выкладываюсь полностью. Репутация!
Есть ли среди Ваших произведений такое, которое Вы впервые услышали в своих снах?
Я часто слышу во снах музыку, но ни разу не смог проснуться, чтобы записать услышанное. Это выше моих сил. Так что эта музыка для меня – тайна, прекрасная мечта, само совершенство, к которому я стремлюсь в реальном бытии.
Эдуард Николаевич, а Вы – сова, или жаворонок?
Я – сова. Ложусь спать в 3-4 ночи. Сплю обычно 5, максимум 6 часов. До двух ночи я активно работаю, а далее обозреваю, что сделано и намечаю, план действий на следующий день. После чего читаю литературу разного рода.
Как Вы относитесь к новым интернет-технологиям, позволяющим людям, находящимся порой на разных континентах, писать музыку будто бы они играют в одной студии? И, развивая этот вопрос, – с кем из современных композиторов и музыкантов Вы хотели бы поучаствовать в подобных экспериментах – чисто гипотетически?
Новые технологии, позволяющие раздвигать границы и пределы в творчестве, я могу только приветствовать и поражаться могуществу человеческого интеллекта. Что касается совместного сочинительства, – то я любое такое сотворчество категорически не принимаю. Творчество для меня – глубоко интимный процесс. Я одиночка и люблю быть один на один с самим собою.
Вы написали музыку к просто фантастическому числу фильмов и спектаклей, но, наверняка, есть еще не экранизированные литературные произведения, для которых Вы мечтали бы создать музыку. Если не секрет, что это за книги?
Кинофильмов, по литературным произведениям к которым бы я мечтал написать музыку, нет. Существуют незаконченные произведения разных лет и жанров, которые надо завершить: концерт для фортепиано с оркестром (написана одна часть), концерт для альта с оркестром и электроникой (тоже готова первая часть), кантата «Вольные песни» (это произведение завершено вчерне и требует редактуры), вокальный цикл на стихи древних корейских поэтов в переводе А. Ахматовой для струнного квартета, гитары, бас гитары и электроники и солирующего голоса, мюзикл «Раба Любви» (он практически завершен и будет готовиться к постановке).
Когда-то Вашим любимым синтезатором был приобретенный благодаря Шостаковичу инструмент Synthi-100. Каким Вы пользуетесь сейчас?
Я располагаю 19-ю разного рода синтезаторами и несколькими (не знаю точно) виртуальными – они накопились у меня за долгие годы занятий электроникой. Сейчас электронные инструменты достигли той ступени совершенства, что качества их звука стали самоценными, индивидуальными, вне зависимости от времени. В такой ситуации о любимом синтезаторе говорить не приходится, ибо для конкретного сочинения используется тот или иной необходимый инструмент.
Как, по-вашему, существуют ли горизонты у музыки в целом, и электронной, в частности?
Этот вопрос не случаен, поскольку, если заглянуть в достаточно далекое будущее, то можно увидеть такое время, когда все комбинации нот, сочетания тембров и тональностей будут окончательно переиграны, и всякая мелодия окажется лишь более или менее удачным повторением уже когда-то написанной.
Невозможно представить себе, что музыка застыла в развитии. А как Вы считаете, такой музыкальный апокалипсис возможен, или музыка, в принципе, бесконечна?
Представление о том, что музыка застынет в своем развитии – это, так сказать, «детские страхи!» Время, когда комбинация звуков, ритмов, тембров, и других компонентов музыки исчерпает себя, никогда не наступит. В подобных утверждениях всегда имеется в виду 12-ти ступенная европейская темперация, но таких темпераций могут быть бесконечное количество. Из уже существующих – шрути, арабская, пинежская – 17-ти ступенная, 72-ти ступенная темперация Е. Мурзина и ряд других. Если европейская темперация и придет к исчерпанию своих ресурсов, то будут предложены иные темперации, расширяющие наш слух и горизонты творчества. Кроме того, музыка – это не только комбинаторика ее элементов. Современный музыкальный язык включает в себя и понятие пространства, реальное и гибкое управление которым стало сегодня возможным. Пространство – это основной и универсальный источник воздействия, – как на все элементы музыки, так и на слушателя. Вспомним, как меняется восприятие одного и того же произведения в зависимости от акустики помещения и как зависит от нее качество звучания инструментов, их слитность или разобщенность (вне зависимости от партитуры, желаний и мастерства композитора). Пространство становится активным и преобразующим элементом всего «музыкального здания» от его отдельных частей – тембр, ритм, гармония и т.д. до формы всего сочинения в целом. Добавлю к сказанному – современные технологии предоставляют композитору совершенно безграничные возможности, позволяющие реализовать любые замыслы и создавать принципиально новую музыку, связанную с аудиовизуальным действием – получаются настоящие мистерии. Для этого нужно всего три вещи: авторская воля, специально построенные и оснащенные залы с соответствующей технологией и оборудованием, а также спонсоры, способные профинансировать такой проект. Принципиально новая музыка, Новое Искусство – потребует больших затрат.
31.03.2010 год, Игорь Киселев