Ульриху Шнауссу, уроженцу города Киль на севере Германии и проживающему сейчас в Лондоне, ещё нет 40 лет, но его карьера уже насчитывает более 20 лет. По сути, он входит в постоянно уменьшающийся клуб электронных музыкантов, добившихся международного успеха. Автор десятка альбомов, он также много микшировал для других, а его музыка, используемая по лицензии в рекламе, помогает продавать напитки в Великобритании и автомобили в США – двух странах, где он много гастролирует. В 2014 году Эдгар Фрёзе предложил ему присоединиться к Tangerine Dream, одной из самых влиятельных групп его юности. К сожалению, сотрудничество было прервано смертью маэстро в январе 2015 года. С тех пор Ульрих продолжает своё приключение в TD вместе с Торстеном Квешингом и Хошико Ямане, а в этом году трио даже впервые вернулось на сцену без Эдгара. Но Ульрих Шнаусс не оставляет без внимания и свою сольную карьеру. 1 октября он принял участие в фестивале Electronic Circus в Детмольде. Новый альбом No Further Ahead Than Today выйдет 4 ноября.
Ульрих, я впервые услышал Ваше имя, когда Вы присоединились к Tangerine Dream в конце 2014 года для участия в серии австралийских концертов. Однако я знаю, что Вы уже давно являетесь признанным музыкантом. Не могли бы Вы рассказать мне немного об этом периоде?
Действительно, в прошлом 2015 году я отметил двадцать лет в музыкальном бизнесе. Моя первая пластинка вышла в 1995 году. Я начинал в стиле drum'n'bass, так сказать, с той музыки, на которой я вырос. Но с конца 90-х годов этот жанр становился всё более скучным для меня, потому что существовало негласное правило, что drum'n'bass-треки должны быть уделом диджеев.
А можно узнать: в каком стиле drum'n'bass? Это тоже очень широкий жанр.
Atmospheric drum'n'bass. Да, это так! LTJ Bukem. В своё время я даже выпустил трек на его лейбле Looking Good [это был Zero Gravity, вышедший в 2002 году под названием Ethereal 77]. Но в начале 2000-х я начал переориентироваться на электронику. «Электроника» – это современная форма электронной музыки, основанная Tangerine Dream и другими.
В 2001 году я выпустил свой первый альбом под своим настоящим именем – до этого я пользовался только псевдонимами. Именно этот альбом, Far Away Trains Passing By, позволил мне пробиться и добиться международного успеха, особенно в США, Великобритании и Японии, где я дал множество концертов. И вот уже пятнадцать лет я продолжаю двигаться в этом направлении.
Я не знаком с Вашей дискографией. Это непростой вопрос, но какие из Ваших альбомов Вы могли бы порекомендовать таким людям, как я, которые хотят познакомиться с Вашей музыкой?
Вы, наверное, уже слышали тех музыкантов, которые клянутся, что их лучший, самый красивый, самый настоящий альбом – это, конечно же, их последний. Так вот, я должен сказать, что я их поклонник. Так вот, я должен сказать, что я очень рад своему следующему альбому No Further Ahead Than Today, который выйдет в ноябре! Могу также посоветовать Вам мой самый успешный альбом A Strangely Isolated Place, вышедший в 2003 году, который, если можно так выразиться, вполне отражает мой стиль.
Сегодня вечером Вы будете играть соло перед Хансом-Йоахимом Рёделиусом. Вы также хвалили его на последней премии Schallwelle Awards. Вы были знакомы?
Да, уже более десяти лет. Он один из тех артистов, чей трек я ремикшировал. Это была композиция Lunz на одноименном альбоме. Ремикс был выпущен в 2005 году.
Tangerine Dream?
Я давно знаю Эдгара Фрёзе, фактически с конца 90-х годов. Я был большим поклонником Tangerine Dream задолго до того, как сам стал музыкантом. Они были одним из моих ранних влияний. Впервые я услышал их примерно в 1991 году, когда мне было 13 или 14 лет, но, разумеется, не их творчество того периода, а более ранние альбомы. В то время английская электронная группа LFO только что выпустила Frequencies – очень важный, легендарный альбом, ставший сегодня абсолютной классикой электронной музыки. На обложке альбома были указаны исполнители, оказавшие на них наибольшее влияние: Yellow Magic Orchestra, Tangerine Dream – имена, о которых я, 13-летний подросток, даже не слышал. Но мне хотелось узнать больше, и в итоге я прослушал их всех. Когда я дошёл до Tangerine Dream, я сразу же подсел на них. Это была та музыка, которую я представлял себе, та музыка, которую я, скорее всего, создал бы сам.
Но как Вы познакомились с Эдгаром?
Через его сына Джерома, который, как и я, интересовался drum'n'bass (в то время мы все были берлинцами. Его отец переехал в Вену только в середине 2000-х годов). Я и представить себе не мог, что однажды Эдгар предложит мне принять участие в Tangerine Dream. Но однажды, летом 2014 года, он пригласил меня в Австрию. Я поехал туда, думая, что просто навещаю друга. Но когда он попросил меня сесть за клавиши и сыграть, я понял, что что-то не так. Я слышал эти истории о нём от Йоханнеса Шмёллинга. В общем, когда Эдгар хочет набрать кого-то в свою группу, он именно так и поступает: просит взять в руки инструмент и импровизировать. Я знал об этом, поэтому минут пятнадцать импровизировал дрожащими пальцами. Потом ко мне подошёл Эдгар и сказал: «Добро пожаловать в клуб» или что-то в этом роде.
Почему вы решили продолжить работу с Tangerine Dream после смерти Эдгара Фрёзе в январе 2015 года?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться немного назад, к тому времени, когда он был ещё жив. Когда он нанимал меня, у него была мысль в последний раз полностью пересоздать группу. Это то, что он привык делать, как вы, возможно, знаете. Чтобы понять это, достаточно сравнить музыкальные миры Zeit и Underwater Sunlight, которые столь радикально отличаются друг от друга. У TD всегда было несколько таких разрывов, и он хотел отметить последний из них новой эрой – «Квантовыми годами». Мы уже начали готовить новые концерты, записывать материал для следующего альбома. И когда Эдгар так трагически покинул нас, встал вопрос о том, что с этим делать. Похоронить ли всё это, или попытаться увековечить видение Эдгара? Сам Эдгар, когда заболел, сказал своей жене, Бьянке Аквайе, что хочет, чтобы эта последняя фаза Tangerine Dream процветала даже без него. Поэтому я думаю, что имеет смысл закончить начатое. В то же время я критически отношусь к процессу. Это нелёгкое занятие. Для меня и для Торстена это настоящий вызов. Но незаконченные произведения, оставленные Эдгаром, настолько хороши, что было бы обидно позволить им исчезнуть в безвестности. Они заслуживают того, чтобы быть опубликованными. Сам Эдгар заслуживает последнего шанса выразить себя. Между тем, у такого артиста, как Дэвид Боуи, был шанс завершить свой последний альбом, дать последнее свидетельство перед смертью. Для Эдгара печально, что он не получил такой возможности. И только от нас зависит, как мы сделаем это.
Мы почти каждый день узнаём, что существует ещё много ранее не изданных композиций Дэвида Боуи. Так ли это и в случае с Эдгаром?
Безусловно.
В каком направлении развивается ваша сольная музыка?
Как бы это сказать… Мне кажется, важно понимать, что электронная музыка формируется под влиянием двух глубоких тенденций. Для одних во главу угла ставится техника, во многом определяющая результат. Другие рассматривают технику и электронные инструменты как средство достижения цели, но считают, что в центре остается человек, музыкант. Tangerine Dream, очевидно, воплощает вторую тенденцию, Kraftwerk – первую. На мой взгляд, Kraftwerk и Tangerine Dream вместе рассказывают биполярную историю электронной музыки. С одной стороны, есть Mensch-Maschine, с другой – кто-то вроде Эдгара, который говорил: «Меня не интересует сама технология, только её возможности». Это огромная разница.
Да, это так! На самом деле, эта разница ощутима в самом их творчестве. Tangerine Dream никогда не играли ни ноты холодной, роботизированной музыки, которая часто ассоциируется с электроникой. Для меня они всегда сочиняли музыку невероятно экспрессивную и романтичную.
Совершенно верно. И моя работа очень близка к этой романтической традиции. Может быть, именно поэтому между мной и Эдгаром всё так хорошо сложилось. Мы разделяли эту позицию.
И при этом Эдгар долгое время работал с производителями. Другими словами, он тоже вносил свой вклад в технологию. Так ли это и для Вас?
Не совсем, по крайней мере, в том, что касается аппаратуры. С другой стороны, поскольку я использую много программного обеспечения, я при каждом удобном случае разговариваю с издателями, объясняя им свои потребности как музыканта. Со своей стороны, они показывают мне, что возможно, а что нет.
Какое программное обеспечение? Например, сегодня на сцене.
А, на сцене и в студии всегда немного по-разному. На сцене я использую Ableton Live, как и многие другие. Так что ничего оригинального в этом нет, и не зря: Ableton – очень хорошая программа. Не то чтобы она позволяла играть вживую в каком-то большом объёме. Но она позволяет разложить собственную музыку на маленькие мозаики, которые можно бесконечно переделывать, каждый раз по-новому. В результате нет двух одинаковых концертов, и вы можете свободно импровизировать, если вам этого захочется. Вы не так зависите от проигрываемого трека, который навязывает определённую паузу в определённый момент. При желании можно позволить пассажу развиваться чуть дольше в один вечер и чуть меньше в другой.
В студии я использую Logic как платформу, а всё остальное – это различные плагины. Я с большим интересом наблюдаю за тем, что разрабатывают небольшие компании в своей области, и не обязательно крупные, такие как Native Instruments или Arturia. Для меня лучшим аналоговым эмулятором является работа одного норвежца. Его бренд называется Memorymoon. Это недорогие плагины, около 40 долларов за штуку, но совершенно фантастические. Soundtoys немного более известна. Есть ещё небольшая компания Admiral Quality, которая продаёт всего два продукта: отличный аналоговый синтезатор и не менее замечательный фильтр.
Вы из тех, кто коллекционирует старинные инструменты?
До недавнего времени у меня их было очень много, потому что долгое время я работал исключительно на настоящих инструментах. Но за последние три года у меня появилась неподдельная страсть к программному обеспечению. В результате я продал несколько штук, в том числе Yamaha CS-80 и Oberheim 8 Voice. Но я оставил себе другие, такие как Waldorf Wave и Octave Plateau's Voyetra 8, который остаётся моим любимым аналоговым полифоническим синтезатором начала 80-х годов.
Каковы дальнейшие планы Tangerine Dream?
В данный момент мы думаем о том, как лучше распространить следующий альбом. Возможно, нам понадобится несколько большая платформа, чем та, которую мы сейчас имеем с Eastgate. В течение двадцати лет Эдгар публиковал все свои работы на своей личной платформе, на TDI, а затем на Eastgate. Но эта система имела свои ограничения. Она позволяла охватить лишь ограниченную аудиторию. Мы хотим сделать следующий альбом завещанием Эдгара: он заслуживает того, чтобы быть представленным более широкой аудитории. Поэтому сейчас мы общаемся с несколькими компаниями, пытаясь найти тех, кому это может быть интересно.
Насколько я понимаю, альбом уже называется Quantum Gate. Что вы будете делать со своей сессией 2015 года с Петером Бауманном [участник TD с 1971 по 1977 год]? Это был проект без будущего?
Петер приезжал к нам несколько раз. У нас с ним была не только одна сессия. Проблема заключалась в том, что он уже не мог самостоятельно создавать музыку. Мы поняли это, когда он был здесь. Он слишком рано остановился, он не успевал за развитием технологий. Даже его последний альбом [Machines of Desire, его первый альбом с 1983 года, выпущенный Bureau B весной] был спродюсирован кем-то другим. Признаюсь честно, в конце 90-х годов я сам много писал для себя, но сейчас я уже не могу этим заниматься. Я предпочитаю работать с артистами, которые работают сами, а не под чужим именем. В общем, надо посмотреть, как будут развиваться события. Может быть, нам стоит подождать, пока Петер встанет на ноги. Когда он снова сможет заниматься музыкой, тогда мы сможем планировать более глубокое сотрудничество.
То, что вы делаете, совершенно беспрецедентно. Только подумайте: каждый участник Tangerine Dream моложе, чем… Tangerine Dream!
Да, да, это правда. Но я хотел бы добавить цитату из Петера Бауманна. Он однажды сказал: «Tangerine Dream – это не группа, это идея. Поэтому Tangerine Dream может продолжать своё приключение ещё сто лет».
Sylvain Mazars
6 октября 2016 года